Светоч Йотунхейма - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Ой! – Хаки отшатнулся, выхватив руку из воды, и невидимые зубы боли вновь в нее вцепились.

– Не вынимай руку, глупец! Чего ты испугался?

– Там кто-то сидит! Он хотел меня схватить, тянул к мне свои лапы!

– Это женщина? – Его покровитель насторожился. – Старуха или молодая?

– Нет, какой-то тролль вроде тебя.

– Никого вроде меня в этой воде жить не может. – Микиль-Тролль глянул в воду. – Тебе померещилось.

Хаки снова наклонился над водой – и снова из колодца к нему потянулся тролль с серой кожей.

– Да вон же он!

Микиль-Тролль захохотал, распахнув пасть во всю ширь, и Хаки содрогнулся, увидев в этой пасти множество острых зубов.

– Да это же ты, глупышка! Своего отражения испугался! Ты как младенец!

– Это не могу быть я! Там какой-то тролль!

Микиль-Тролль смотрел на него со снисходительной насмешкой. Хаки осторожно потянулся к воде – и так же осторожно к нему из глубины потянулся серый тролль. Заставив себя оставаться на месте, Хаки стал его разглядывать. Поверхность воды успокоилась, чтобы ему не мешать, и стала гладкой, как серебряное блюдо. Не сказать чтобы ранее Хаки много внимания уделял своему отражению, но все же знал себя достаточно, чтобы разглядеть сходство. Это был не он, но некий молодой тролль, весьма похожий на него, Хаки сына Вестейна.

Вспомнилось, как Фьёр сказал ему: ты тролль, как все. Тогда Хаки счел это лишь за попытку его оскорбить… а ведь его мнимый брат говорил то, что видел.

– Это что… здесь я принял облик тролля? – Опять сунув руку в воду, забурлившую в ответ, Хаки глянул на старого. – В Йотунхейме я превратился в тролля?

Мысль эта принесла ему смешанные чувства: и ужас, и тайный восторг перед новыми силами. И еще подумалось: как хорошо, что Рагнхильд не превратилась в троллиху, а осталась самой красивой девушкой на свете!

– Нет, сынок! Ты здесь принял твой истинный облик! – с торжеством пояснил Микиль-Тролль, ухмыляясь во всю пасть.

– Но я человек! – возмутился Хаки.

– Только наполовину. Ты же мой родной сын.

– Что?

Хаки сел на землю. Ощутив, что боль исчезла, вытащил руку из воды и уставился на нее – раны закрылись, оставив только розовые шрамы на пальцах. Пошевелил пальцами – было не больно, лишь иголочки онемения немного покалывали.

– Что ты плетешь? – Он снова взглянул на Старого. – Как я могу быть твоим сыном? Ты же тролль! Не хочешь же ты сказать, что моя мать путалась с троллем!

– Если говорить прямо, то так и было: твоя мать спуталась с троллем, хоть и не по своей воле. И это вовсе не Гудрид, которая тебя вырастила, а моя законная жена. Когда у моей жены родился ребенок, я отнес его в одну усадьбу в Хадаланде, где в ту же ночь родился мальчик. И поменял вас. Мой родной ребенок – это ты – с тех пор жил в светлом мире людей, грелся на солнце, ел вкусную пищу. А ребенка Гудрид и Вестейна я принес жене, она очень ему обрадовалась. Ей казалось, что он куда красивее нашего. Она его и вырастила.

– Это кто?

– Ты его сегодня видел, вы даже подрались. – Микиль-Тролль хмыкнул. – Уж очень вы оба неукротимые!

– Это… Фьёр? А как же… – Хаки попытался сообразить, кто же на самом деле приходится ему братом. – Значит, Фьёр – родной сын моих роди… то есть Вестейна? Вот почему он так похож на Ульв-Харека! – Осенило его. – А я-то думаю: как он такие волосы успел отрастить… и стать рыжим? То есть он мне не брат! Ни тот, ни другой!

– Вы братья и с тем, и с другим, – поправил его Микиль-Тролль. – Ульв-Харек – твой приемный брат. А Фьёр – сводный. Потому что вы оба – мои сыновья, только ты родной, а он – приемный.

Хаки не понял смысла этого рассуждения и замотал головой: ему не хотелось быть братом ни Фьёру, ни Ульв-Хареку.

– Но кто тогда моя мать, если не Гудрид?

– Мальфрид. Ее ты тоже видел. Что поделать – она любит того ребенка, которого вырастила.

– Но ведь Мальфрид – дочь конунга, прежнего Эйстейна! И сестра нынешнего! Значит я – из рода конунгов? – Хаки сам себе не верил.

– Ты из рода двух конунгов! – с торжеством поправил Микиль-Тролль. – Твой дед по матери – человеческий конунг Хадаланда, а я, твой отец, – конунг в Йотунхейме!

Некоторое время Хаки сидел, уставившись в пространство и хлопая глазами. Мало кто сумеет быстро принять такие открытия: что он и не человек вовсе, но зато куда более знатного рода, чем привык думать.

– Если так… Стало быть, я гожусь в мужья Рагнхильд ничуть не менее, чем этот напыщенный хряк из Вестфольда!

– Ну конечно! Потому я и заманил ее сюда. Отдохни, и мы отправимся ее искать! Девушка куда-то скрылась из тролльборга, но далеко не уйдет.

Впервые в жизни увидев свой настоящий родной дом, Хаки лишился дара речи. Тот стоял на склоне горы, такой огромный, что, казалось, он не опирается на гору, а сам ее подпирает. Сложенный из громадных валунов, с зеленым дерном на крыше, он больше напоминал пригорок, чем творение чьих-то, хоть и нечеловеческих, рабочих рук. Входная дверь, обрамленная тем же камнем, была такой высоты, что всадник легко в нее въехал бы, не пригибаясь. Внутри вся утварь – стол, лежанки и лавки – была сделана из еловых бревен, целых или расколотых пополам. Шкуры медведей и лосей на этих стенах казались не больше собачьих. В длинном очаге, обложенном камнем, можно было зажарить на вертеле целую оленью тушу. Глянув на эти вертела, Хаки содрогнулся, вспомнив, как Матушка Жуть собиралась и его пристроить на такой. В очаге горел огонь синего цвета, над ним висел огромный закопченный котел, и в нем что-то бурлило. У очага стояла уже знакомая Хаки королева Мальфрид с большой поварешкой в руке. К платью малинового шелка она добавила изрядно замызганный передник, но золотых браслетов и колец не сняла. Фьёр сидел, скрестив ноги, на полу, на расстеленной шкуре, и вид у него был понурый. Правда, рана на щеке уже исчезла, оставив шрам полукольцом, – видно, у Мальфрид имелись свои способы быстрого заживления.

– Что, ужин еще не готов? – бодро спросил Микиль-Тролль. – Постарайся, женушка, ведь впервые с нами сядут за стол оба наших сына!

– Жаль, что одного из них не сожрала Матушка Жуть! – хмуро бросила Мальфрид. – Лучше бы он к ней отправился на ужин.

– Почему же ты так не добра к