Лекарь Империи 10 - Александр Лиманский

Прилетели во Владимир. Аэропорт встретил нас привычной суетой и шумом. После столичного лоска и почти стерильной тишины частного терминала это было как спуск с небес на грешную землю. Потертые кресла в зале ожидания, обшарпанные стены, густой запах дешевой еды из буфета.

Домой.

У стоянки такси Артем остановил меня.

— Давай возьмем одну машину, я заплачу.

— Не вопрос, но делим пополам.

— Нет! — он был неожиданно категоричен. — Я сам все оплачу. Его Величество мне такую премию отвалил, я могу купить всю эту таксомоторную компанию вместе с водителями! — Он посерьезнел. — Я понимаю, тебе заплатили больше. Но и ответственности на тебе было в разы больше. Моя логика простая — если бы ты тогда позвал другого анестезиолога, сейчас богат был бы он, а не я. Я считаю, что своим состоянием целиком и полностью обязан тебе. Позволь мне хотя бы так тебя отблагодарить.

Он прав. В его простой, прямой логике нет ни одного изъяна. И в этом весь Артем — честный, порядочный, прямой. Отказаться — значит, унизить его, поставить под сомнение его искреннюю благодарность. Проще согласиться.

— Договорились.

Сели в такси. Старенькая, потрепанная машина, но с удивительно чистым салоном. Водитель — мужик лет пятидесяти, с усталым, но добрым лицом.

— В Муром?

— В Муром. Два адреса.

По дороге я начал обзванивать коллег. Первым делом — Шаповалов.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Ожидаемо. В инквизиторских казематах телефоны не выдают. Хотя… прошла уже почти неделя. Мог бы и адвокат телефон передать. Или на залог могли бы выпустить.

Логично, — прокомментировал из астрала Фырк. — Шаповалов взяток принципиально не дает. Вот и нет у него телефона.

Набрал номер Кобрук.

Один гудок. Два. Три.

Сброс.

Я нахмурился. Набрал еще раз.

Снова три гудка и резкий сброс.

— Может, занята очень? — предположил Артем. — Операция какая-нибудь или важное совещание?

Нет. Анна Витальевна могла не взять трубку, если занята. Но сбрасывать? Это на нее совершенно не похоже.

Еще одна попытка. И еще. Результат тот же.

Не берет трубку — это одно. Совещание, экстренный пациент, да мало ли что. Но сбрасывает… Это осознанное действие. Она видит мой номер и не хочет говорить. Или не может. Что, черт возьми, происходит в Муроме?

Тревога, до этого дремавшая, начала неприятно скрести где-то под ребрами. Серебряный ведь предупреждал насчет нее. Но что именно он имел ввиду пока было загадкой.

— Мне это совсем не нравится, двуногий, — Фырк нервно дергал хвостом у меня на плече. — Шаповалов в тюрьме, Кобрук не берет трубку… Пахнет очень жареным.

Последние полчаса до Мурома тянулись как резина. За окном мелькали знакомые, родные пейзажи — леса, поля, редкие, покосившиеся деревеньки. Но радости от возвращения почему-то не было.

Подъехали к моему дому.

— Отдыхай, — сказал Артем, когда я вылез из машины. — Увидимся завтра в больнице?

— Да.

Я усмехнулся, но в его глазах тоже была тревога. Он тоже чувствовал — что-то не так.

Дом.

Ключ в замке повернулся с родным, привычным щелчком. Я толкнул дверь.

И тут же попал в объятия.

Вероника бросилась мне на шею, не дав даже переступить порог. Поцелуи — быстрые, жадные, соленые от слез — на губы, на щеки, на лоб, куда попадет. Ее руки обнимали так крепко, словно она боялась, что я сейчас же исчезну, растворюсь в воздухе.

— Ты вернулся! Вернулся! Я так волновалась! Неделя без единой весточки! Я уже думала самое страшное…

Я поцеловал ее. Долго, нежно, пытаясь вложить в этот поцелуй все, что накопилось за эту бесконечную неделю. Она пахла ванилью и корицей — пекла мое любимое печенье. Ее волосы щекотали мне лицо. Родная. Любимая. Моя.

Вот оно. То, ради чего стоило возвращаться. Не деньги, не слава. Простое, теплое, человеческое «ты вернулся». Запах ее волос. Ощущение ее рук на моей шее. Дом — это не стены. Дом — это она.

— Я тут, — прошептал я, когда мы наконец оторвались друг от друга. — И больше никуда не денусь.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Она отстранилась, всмотрелась в мое лицо. Внимательно, изучающе. Искала что-то. Следы ран? Болезни? Или лжи?

— Ты похудел.

— Еда была хорошей, но стресса было много.

— И не выспался.

— Была сложная операция.

— И пахнешь… — она принюхалась. — Дорогим парфюмом. Женским.

Черт. Анастасия.

— Такси. Водителем была женщина.

Вероника недоверчиво прищурилась. Но потом махнула рукой.

— Ладно, потом все расскажешь. Иди в душ! Я как раз стол накрыла.

— Я голоден как волк.

Она рассмеялась. Боже, как же я скучал по ее смеху.

— Иди-иди!

Горячая вода. Простое, обыденное чудо цивилизации. Я стоял под упругими струями минут десять, просто наслаждаясь. Смывал с себя усталость, напряжение, чужие запахи. Смывал с себя Москву. Становился снова собой. Домашний душ в родной ванне всегда ощущался по-другому. Как-то по особенному. Ни один душ в императорских казематах не сравниться с домашним.

Когда я вышел, окутанный паром, то обомлел.

Стол ломился от еды. Борщ — красный, наваристый, с чесночными пампушками. Котлеты по-киевски — золотистые, с растопленным маслом внутри. Оливье. Селедка под шубой. Соленые огурчики. Домашний хлеб.

— Ника, ты что, всю неделю готовила?

— Только сегодня! Знала же, что ты приедешь голодный!

Она села напротив и, подперев щеку рукой, смотрела, как я ем. В ее глазах была любовь, нежность и… что-то еще. Какая-то затаенная тревога.

Я ел, а она смотрела. И в этой простой, домашней картине было столько счастья, столько правильности, что на мгновение я забыл обо всем. О Шаповалове, о Кобрук, об Императоре. Был только я, она и тарелка божественного борща.

— Как ты? — спросил я между ложками. — Как дела? С отцом повидалась? Он уже уехал?

Идиллия мгновенно разбилась.

Ее лицо словно закрылось невидимой маской. Улыбка погасла, взгляд стал холодным, отстраненным. Руки, лежавшие на столе, сжались в кулаки.

— Нормально. Повидалась. Уехал.

Три слова. Сухих, безжизненных, безэмоциональных. Как отчет робота.

Отец Вероники — ее больная тема. Но не настолько же. Он же вроде изменился. По крайней мере она так утверждала.

— Ника, все в порядке? Что-то случилось?

Она попыталась улыбнуться. Получилось жалко — уголки губ дернулись и замерли.

— Да, все хорошо. Правда. Я просто устала. Смены тяжелые были в последнее время.

Врет. Так же неумело, как и я пять минут назад про такси. Что-то случилось. Что-то очень плохое. Но давить сейчас нельзя. Замкнется, как устрица. Нужно время, чтобы она открылась. Если вообще захочет открыться.

— Хорошо. А что с Игорем Степановичем? Артем сказал, его арестовали. Есть какие-то новости?

Вероника подняла на