От столицы до райцентра - Антон Толстых

«Слава тебе Господи, что Софи не только сказочно хороша, но и обладает знатным приданым!» — в продолжение получаса повторял бедный учитель. В скромной комнатушке висели рекламы мыла Брокара и Ралле, украшенные портретом возлюбленной в картинной позе. О да, распространил приват-доцент Фотиев изумительный облик дочери по всему городу, отыскал источник солидного дохода. (Если верить Коршунову, какой-нибудь американец не просто повесил бы на стену плакат с кралей, а сначала вырезал бы её по контуру. Тимофей в ответ плюнул. Для чего любящему сердцу ненужные познания?).

В воскресные дни Тимофеюшка находил время для неспешного променада по улочкам Белостенной. Канотье взамен учительской фуражки лежало на чёрных волосах с косым пробором, пуговицы сияли, тросточка мелькала под сильной рукой (Коршунов сравнил глаза и усы с Петром Великим, но больше не говорил о Тимофее ничего хорошего). Важности ради он вставлял в речь французские mots, полагая, что для полного счастья не хватало лишь знания anglais. Если же обратить взор на загадочный Небесный мир, то к его существованию Тимотэ был совершенно равнодушен. (О да, он имел представление о Небесных как об источнике всяких песенок. Для какой они ему надобности, позвольте полюбопытствовать?).

Тимофей по некоторым конкретным пунктам не соглашался с господином Иловайским, но раб учебника не имел права на протест. Латинисту же Коршунову единственно не нраву было преподавание мёртвого языка в век железных дорог, дирижаблей и беспроволочной связи. Последней в нашем царстве ох как не хватало, но под Солнцем простирается много других стран.

Подопечные прилежно штудировали и историю, и латынь, и другие предметы, но ни один директор не подстриг бы всех под одну гребёнку. Начавшееся о нынешний месяц поведение тринадцатилетнего Зайцева отличалось лёгким своеобразием, словно он влюбился в гимназистку румяную, но тщательно скрывал. В соответственном возрасте Тимофей Игоревич больше мечтал о рулетке.

Секунды спустя в разум проникло запоздалое воспоминание об отце помянутого гимназиста. Его родителем был всем известный господин Зайцев, якобы изобретатель аэроплана, а на деле укравший важные составные части у Англии. До Тимофея дошли сведения, что сын мнимого первопроходца полагает себя золотой молодёжью и своё поведение изменил соответственным образом.

Памятный нервным напряжением один из дней второй половины апреля 1909 года. Особняк приват-доцента Фотиева на Большой Садовой. В нём решалась Тимофеева судьба. Иљ ножъ ты мнѣ въ çердце вôнзишь, иљ рай мнѣ ôткроешь…

В волнительный момент молодой учитель стоял перед любимой на коленях, прижав к лицу подол синей юбки под цвет её глаз. Софи в распахнутой душегрейке пристроилась на канапе, уткнув локоть в подушку, веер мерно обвевал ангельское личико в форме сердечка с чуть приоткрытым ротиком и предлинными шёлковыми ресницами. У обожателя рост несколько выше среднего, а даже в сидящем положении было заметно, что барышня превзошла его на три вершка, на тринадцать сантиметров. А вô лбѫ звѣзда горитъ, образно выражаясь… Каждый взмах веера взметал над челом тёмно-рыжие локоны, что не ускользало от взора Тимофея. Отложив опахало, она долго и с наслаждением всматривалась в зеркальце. Нарисовалась многозначительная полуулыбка.

— Голубка моя, я не намерен больше ждать. Гляжусь въ тебѧ какъ въ зеркало дô головокружењѧ. Въ моей груди Везувiй такъ и клокотитъ… то есть клокочет. — Кавалер сам не знал, из каких закромов извлёк сравнения. Мило склонив голову, сосредоточенная Софи прикусила губу. — Каждый Божий день сердце пляшет вприсядку. Мы не помолвлены два года. Что ты скажешь, если я перейду к действию?

Дама сердца глубоко вздохнула, туго натянув шемизетку.

— Была бы здесь моя воля… — звонкий голос ласкал Тимофеев слух. Отдохнув от прежнего волнения, богиня подмигнула.

Был один случай, когда уста ненароком прошептали ласковое имя «Соня». Милая в ответ сверкнула синевой немалых глаз, прошипела «Не называй меня Соней» и ударила Тимофея по руке вмиг сложенным веером. Молодой человек руку отдёрнул, но получил неизгладимое впечатление. Аналогичная картина имела место, когда бедный учитель, сидя с ней на канапе, по воле сердца коснулся тоненькой талии. Поистине, Софи не просто прекрасная лебедь, а лебедь-шипун.

Давеча Тимофей соревновался со своей барышней в стрельбе из лука. Кралечка натягивала тетиву с той грациозностью, какая легко угадывалась в её фигуре. В один прекрасный миг рука ненароком сдвинулась, и стрела попала в воробья. Перья разлетелись, раздался жалобный писк, а девушка разразилась волшебным смехом. Сапфировые глаза рассыпались блёстками, сахарные зубы засияли, на щеках возникли ямочки; самым сильным желанием молодого человека стало, чтобы Софи стреляла в воробьёв снова и снова.

Совсем недавно произошло ещё кое-что примечательное. Недалеко от родной Малой Бронной Тимофей совершал променад со своей единственной. Стан скрывался под драпировкой обширной шали, со шляпки спускалась густая вуаль. Софи увидела у парикмахерской бесхозное зеркало. Решив полюбоваться на себя, она подмигнула кавалеру и откинула ткань. В следующие мгновения перед ними предстала неприглядная картина: рядом стоит гимназист с открытым ртом и, нисколько не стесняясь собственного учителя, таращит глазёнки на его раскрасавицу.

«Знать, в кондуит захотел!» — рассудил Тимофей Игоревич, но барышня взяла власть в свои руки. Заломленные собольи брови опустились на выразительные глаза, румяные губки обрели кривизну. Виновник заминки стушевался, и скоро юнца на дороге и след простыл. Благодарный Сыромятин коснулся устами запунцовевшей щеки и продолжил променад.

Казалось в известной степени странным, когда судьбу несостоявшегося жениха решала несуществующая телефонная линия между обоими стольными градами. В 1906 году, когда она повредилась, нам дали слово, что скоро линию восстановят. Батюшка возлюбленной, болезненный приват-доцент, сделал единственным условием на первый взгляд выполнимое поручение. Передать фатербургскому профессору сведения о любимых Фотиевым древних patois по ряду причин можно было не иначе как по телефонной связи. Но в грустной и гнусной действительности хоть и обещали до зарезу, ремонт остался на бумаге. Придумать другое поручение Софьин отец не мог или не желал, тем самым он знатно продлил холостую жизнь Тимофея.

Для полноты картины (что вряд ли было связано с биографией учителя тридцати лет) стоит вспомнить второй прожект. По идее у Бутырской Заставы должны были починить самую первую линию электрического трамвая. В постылой действительности ветхого трамвайного пути больше нет, а новым по сию пору не заменён. И от ворон отстали, и к павам не пристали.

«Ба! Что за цирк нам устроил генерал-губернатор? Да и почему его называют Зеноном Царевичем? Сотворили для нас жизнь как в сказке, больше нечего сказать».

Возвращаемся к нашим баранам. Кавалер, как прежде, стоял на коленях, от дамы сердца исходил розовый аромат духов. Милочка только что