Мстислав Дерзкий часть 2 - Тимур Машуков

такого не было. Из раны на горле побежала не кровь, а густой, черный, как смола, дым. Он стелился по полу, не поднимаясь вверх, обтекая камни, складываясь в сложные, извращенные узоры. Руны. Они горели тусклым, багровым светом, напитываясь дымом-кровью.

Первая жертва еще билась в предсмертных судорогах, а человек, чье лицо было скрыто в тени капюшона, методично, без малейшей дрожи в руке, продолжал свое дело. Он не убивал. Он совершал обряд. Остальные двое стояли поодаль, безмолвные стражники этого кошмара.

За одной жертвой следовала другая. Потом еще и еще… Бандитов Федьки выводили по одному, как скот на убой, и приносили в жертву на алтаре этого проклятого подвала. Их «хозяин», Федька, стоял на коленях и рыдал, его трясло, но он не смел поднять глаз на того, кто распоряжался жизнями его людей.

Кто он? Кто стоит за этим?

Я напряг всю свою волю, пытаясь пробить взглядом эту дымку, заглянуть под капюшон. Но там была лишь тьма. Глубокая, бездонная, нечеловеческая. Я пытался услышать, прочесть по губам, но губы не виделись, а звук тонул в абсолютной, немой пустоте.

Он был лишь силуэтом. Тенью, отдающей приказы. Хозяином.

И в этот миг, когда я уже готов был отступить, истощенный видением, он повернулся. Не ко мне. К Федьке, ползавшему у его ног. Сделал еще один резкий, отрывистый жест — убирайся.

И когда он махнул рукой, рукав его балахона оттянулся.

Я не увидел лица. Но я увидел руку. Худую, жилистую, смертельно бледную. И на ней, от запястья почти до локтя, зиял длинный, старый, мертвенно-белый шрам. Словно руку когда-то почти отрубили, а потом кое-как сшили. И на пальце той же руки — перстень. Массивный, из темного, почти черного металла. И на нем — знак. Резкий, угловатый контур. Перевернутая птичья лапа с растопыренными когтями, впивающимися в ободок.

Моргнув, я разорвал контакт.

Видение исчезло. Я сидел на коленях на холодном, зловонном полу от которого так и смердело смертью, вдавленный в реальность собственным весом. Сердце колотилось, выбивая дробь ужаса и ярости. Перед глазами все еще стоял тот шрам. Тот перстень.

В голове само собой возникло слово, родившееся из самого видения, из того почтения, с которым его слушались даже призрачные бандиты.

Хозяин. Тварь, которая устроила все это. На чьих руках была кровь Темирязьевых и многих других. И ему нужен был я.

Тьма не просто пришла. У нее есть лицо. Вернее, рука. И знак. Перевернутая птичья лапа — знак Нави. Забытый сейчас, но очень хорошо знакомый мне. Мы в свое время часто натыкались на фанатиков, приносивших людей в жертву мертвому Чернобогу. И у них всегда были подобные кольца.

Я медленно поднялся. Гнев ушел, сменившись ледяной, кристальной ясностью. Охота началась. Теперь я знал, что ищу. И кого.

И этот кто-то, этот Хозяин со шрамом, теперь тоже будет знать. Кто-то увидел его. Кто-то остался в живых. И этот кто-то придет за ним.

Я вышел из комнаты, не оглядываясь на мертвые стены. Они свое отслужили. Они указали путь.

Остальное — дело моих рук.

Глазам стало больно от резкого перехода. От кромешной, кровавой тьмы башни — к яркому, режущему глаза светлому дню. От воя магии в ушах — к вою реальной сирены где-то в отдалении. Воздух, еще недавно пропитанный смрадом тлена и смерти, теперь был холодным, пах железом и бетоном.

Информация. Она клокотала во мне, как раскаленная лава. Шрам. Перстень. Знак. Перевернутая лапа. Хозяин. Без имен, лишь тени, обрывки видения. Мозг, привыкший к анализу и тактике, лихорадочно пытался сложить из этого паззл, но не хватало ключевых фрагментов. Кто он? Откуда? Зачем ему понадобилась эта бойня? Просто для силы? Или была цель выше, страшнее?

Вопросы бились о стены черепа, как пойманные мухи, жужжащие и бестолковые. Бесполезно. Сейчас, в этом состоянии, я не найду ответов. Я был пустой скорлупой. Вспышка, видение, зов к памяти мира — все это выжгло меня изнутри дотла. Осталась лишь оболочка, набитая яростью и обрывками знаний, использовать которые я пока не мог по причине слабости.

Возвращаться в поместье Темирязьевых? Нет. Я опять погружусь в их проблемы. Да и Наталья, заигравшаяся в командира, вызывала глухое раздражение. К тому же весть о случившемся уже ползет по городу. Там будут свои, чужие, вопросы, на которые нет ответов, взгляды, полные страха и подозрения. Мне нужна была не любезность хозяев, не мягкая кровать и не крепкий алкоголь. Мне нужна была тишина. Настоящая, глубокая, древняя тишина, что бывает только в местах, где не ступала нога человека с его вечными вопросами без ответов.

Мне нужна была сила. Моя собственная. Не та, что вырывается наружу ослепительной вспышкой, сжигая все на своем пути, а та, что тихо течет в жилах земли, та, которую можно вобрать в себя, сделать своей частью, чтобы снова стать целым. Стальным. Непоколебимым.

Я достал телефон. Экран отразил блик солнца, и я на мгновение зажмурился, вспомнив ту, другую световую атаку.

Карта города. Я отдалял изображение, пока улицы не превратились в паутину, а окраины — в сплошное зеленое пятно заповедного леса. Глушь. Мне надо туда, где пряталось одно известное мне место.

Не святилище, нет. Не место поклонения. Скорее… узел. Место силы, где когда-то, в незапамятные времена, волхвы, чьи имена стерлись даже из памяти камней, говорили с самой сутью мира. Они не брали силу. Они договаривались с ней. И следы тех договоров, как шрамы на теле планеты, остались до сих пор. Это было неподалеку.

День клонился к вечеру, но для меня он только начинался. День длинный, а ночь еще длинней. Впереди — часы пути, часы концентрации, часы молчания.

Я зашагал прочь от старого кладбища, не оглядываясь. Мертвяков можно было не бояться — та вспышка очистила территорию начисто. Но живые… На вышках, что стояли по периметру высокой стены, огораживающей этот забытый богом участок города, началась суета. Отсюда виднелось мельтешение людей в форме, слышались неразборчивые крики. Охрана. Они что-то заметили. Или их кто-то поднял по тревоге.

Мне было все равно. Пусть, наконец, начнут двигаться. Их мир, с его камерами, рапортами и пропусками, был мне глубоко безразличен. Я замедлил шаг, закрыл глаза на секунду, отрешился от гула города, от далеких криков, от собственного тяжелого дыхания.

Внутри что-то щелкнуло. Словно повернулся невидимый замок. Я почувствовал, как по коже пробежала легкая дрожь, как воздух вокруг меня сгустился, стал чуть более плотным, чуть более темным. Морок. Слабый, едва заметный глазу, призванный не нападать,