Холодная сталь - Линда Эванс

орбиты тоже прошел гладко. Капитан Рот и подразделение XPJ-1411 покидают наш транспорт первыми. Я покидаю грузовой отсек "Альдоры" шесть целых пять десятых минут спустя и погружаюсь в темноту, когда мои тяжелые грузовые сани входят на ночную сторону Туле. Светящийся инверсионный след от моей десантной платформы оставляет огненную дорожку в ночном небе. Если кто-то — или что-то — внизу наблюдает за нами, наше прибытие, несомненно, будет впечатляющим.

Моя траектория, описывая стремительную дугу, ведет меня на запад планеты, к границе штормовой системы, которая прошла так близко от Рустенберга. Когда я погружаюсь в густую облачность, мы ощущаем сильные удары штормовых ветров. Мой командир сжимает мягкие ручки моего командирского кресла, поджимает губы и ничего не говорит. Боевое десантирование всегда вызывает у людей стресс, особенно в этом случае.

К нашему обоюдному облегчению, я опускаюсь ниже облачного покрова и вижу Рустенберг с помощью инфракрасных датчиков и радара. Унылый пейзаж за пределами внешних сооружений Рустенберга — местность, которую я должен удерживать от вражеских вторжений, — дает мне новый повод для беспокойства. Колония расположена на обширном древнем лавовом поле, изрезанном глубокими ущельями и долинами с крутыми склонами. Поверхность этого древнего базальта покрыта лесом, что вдвойне затрудняет поиск чего-либо в глубоких трещинах.

Сотни или даже тысячи вражеских солдат могут находиться в нескольких десятках метров от Рустенберга, оставаясь незамеченными до момента атаки. У меня на борту ограниченное количество комплектов для аэрофотосъемки, что вызывает беспокойство. Если наш инструктаж по миссии был верным, терсы попытаются сбить с неба все, что мы в него запустим.

Вслед за этой мыслью мои тяжелые грузовые сани попадают под вражеский огонь.

— Приближаются семь ракет неизвестной конфигурации.

— Достань их.

Я пытаюсь прицелиться в ракеты...

...и с ужасом обнаруживаю катастрофическую нестабильность в моих новых системах обнаружения целей и наведения оружия. Я не могу обеспечить точный захват цели. На интерфейсе между старыми и новыми схемами возникает дезориентирующий сбой из-за несовместимых сигналов.

Значит в воздухе мы практически беспомощны.

Лучшее, что я могу сделать — это запустить собственные ракеты с тепловым наведением, которые не зависят от моих внутренних неисправных систем наведения. Это не лучшее оружие, учитывая скорость, с которой вражеские ракеты приближаются к моим транспортным саням.

Я развернул нас в воздухе, отключив автопрограммирование "саней". Маневр наклоняет нас так, что любые ракеты, которые ускользнут от моего ответного огня попадут в мой боевой корпус, а не в сани. Мой командир потрясенно вскрикивает. Я сконструирован так, чтобы противостоять осколочно-фугасным снарядам, но нижняя часть моих подъемных саней уязвима без моего оружия, способного отразить встречный огонь. Я отмечаю, что это является серьезным недостатком конструкции подъемных саней. Я не могу рисковать падением с такой высоты, так как удар раздавит моего командира. Когда мы разворачиваемся в воздухе, три вражеские ракеты достигают моего боевого корпуса и взрываются. Мои датчики контроля повреждений регистрируют короткую вспышку боли, но я почти лишь слегка оцарапан. Я снова разворачиваю нас, чтобы продолжить снижение.

— Господи Иисусе! Какого черта ты делаешь? — в ее голосе больше рыданий ужаса, чем требования информации.

— У меня возникла неисправность системы управления оружием неопределенной природы, в интерфейсе между моей оригинальной и модернизированной системами, — пока я говорю, я внимательно слежу за тем, откуда была выпущена каждая ракета, отслеживая тепловые сигналы и вспышки от запуска ракет на фоне затемненных, покрытых льдом крыш. — Отображение точек запуска выведено на мой передний экран данных. Вражеские огневые точки закодированы мигающим красным. Враг проник на большую часть поселения, — фактически, терсы окружили Рустенберг огромным смертельным кольцом.

— Противник ведет огонь с крыш, как и указано, командир, — я накладываю мигающие указатели на места запуска, раскладывая карту в виде сетки, чтобы показать протяженность заброшенных жилых домов внизу. — Я обнаружил пласкритовую стену высотой в четыре метра вокруг этого центрального ядра, которая не может служить никакой логической цели в мирное время.

Я выделяю сооружение, занимающее площадь примерно в пять акров, за которым были построены многочисленные здания.

— Должно быть, они отступили так далеко, как только смогли, а затем возвели оборонительный барьер. Одному богу известно, как они возвели эту стену под огнем противника.

Нет смысла строить предположения о легкости или сложности строительства стены. Колонисты отказались от большей части Рустенберга как от объекта, который невозможно защитить — факт, имеющий непосредственное и решающее значение. Открытые горные выработки к северу от города и нефтеперерабатывающий завод, способный перерабатывать сырую нефть в пригодное для использования топливо, также были заброшены.

Еще больше ракет взмывают ввысь, вспыхивая в темноте. Большинство из них нацелены на мои антиграв-сани, высота которых снизилась всего до пятисот метров, но пять из них перелетают через защитную пласкритовую стену поселения. Я запускаю перехватчики по обоим установкам запуска и снова переворачиваю нас в воздухе. В меня попадают еще четыре вражеские ракеты. Наш транспорт качается и содрогается.

Подъемные сани получили прямое попадание в бронированные узлы двигателя. Еще одно такое попадание, и мы останемся без двигателей. Я резко снижаю мощность, чтобы быстрее падать, что заодно делает нас более труднодоступной целью. Мой командир яростно вскрикивает, а затем впивается пальцами в мягкие подлокотники.

Мои ракеты-перехватчики сбивают четыре из пяти ракет, летящих к центру Рустенберга. Взрывы разносят горящие обломки по крышам и улицам, проникая далеко за оборонительную стену. Пятая ракета ударяется о высокое строение. Боеголовка взрывается, и ее цель сильно горит. Если в этом здании находились беженцы, у них не было времени сбежать, потому что все сооружение воспламенилось за ноль целых шесть семь десятых секунды и горит бесконтрольно.

Мой командир изрыгает ужасные и беспомощные проклятия.

Ярость и стыд поглощают мои схемы боевого рефлекса. Я не понимаю, в чем дело. Я не смог остановить легкие цели. Что я могу сказать своему командиру, чтобы все исправить? Ничего. Я пытаюсь справиться с диагностическими программами и восстанавливаю подачу энергии на наши тяжелые сани для окончательного спуска.

— На крышах, окружающих ядро Рустенберга, обнаружено девяносто семь тепловых сигналов, — говорю я с чувством отчаяния. — Эти тепловые сигналы соответствуют точкам запуска ракет.

— Их можно определить как нечеловеческие? — в голосе капитана ДиМарио слышатся нотки гнева.

Я пытаюсь провести проверку с максимальной скоростью, на которую только способен. Используя лазерные дальномеры для определения точного расстояния и размер дверных проемов и окон, построенных человеком, я определяю, что эти тепловые сигналы слишком велики, чтобы быть человеческими, хотя температурный диапазон, который они демонстрируют, находится в пределах 0,2 градуса от нормального для человека.

— Тепловые сигналы регистрируются как двуногие и биологические, их высота составляет в среднем два с половиной метра. Это не могут быть тепловые сигналы человека.

— Поджарить их.

Ее