Инвестор. Железо войны - Николай Соболев

Эпопея с американскими двигателями еще не окончилась: партнеры рассмотрели варианты производства в Испании и согласились, что это прибыльнее, но… Но завода у мистера Грандера еще нет, и что обещания закончить стройку за полгода не означают выпуск моторов через полгода.

Где-то они были правы, и я дал команду Осе скупить акции моторного отделения «Испано-Сюизы», что он и сделал в своем обычном стиле — тихо, незаметно, с трех рук… Так что когда я выложил карты на стол в Ла Сагрере, руководство «Испано-Сюизы» несколько отморозилось: у них внезапно появился новый акционер, да еще с блокирующим пакетом. И это они еще не знали, что он может превратиться в контрольный (правда, только на двигательное производство).

Проекты выпуска американских двигателей привели испанцев в восторг, на волне которого мне попытались насунуть собственность и на автомобильную часть, но я отбился тем, что уже владею автозаводом.

На аэродроме Сева сразу предупредил:

— Можно вылетать, jefe, но трясти будет сильно.

— Самолет не в порядке?

Но тут из-под фюзеляжа «белянки» выполз техник и показал нам оттопыренный большой палец.

— Прогноз скверный, jefe, от Таррагоны гроза идет. Но мы ее с севера, над горами обойдем, вот там поболтает.

По хорошему, лучше бы переждать, но дел в Овьедо не меньше, чем в Барселоне, и я, положившись на извечное русское «авось», полез в кабину.

Жаль, бизнес-джет мой совсем не джет и даже не очень бизнес — работать в условиях турбулентности можно только при наличии акробатических навыков. К тому же, самолетик маленький, тесный, но спасибо и за такой. Вот сделаем нормальные аэродромы (в Йанере уже начали бетонировать полосу), надо будет прикупить чего-нибудь посолиднее. Вон, у «Боинга» модель 80А уже со стюардессой и на восемнадцать пассажиров, есть где разгуляться.

Живо представил стюардессу в соблазнительной униформе, но вместо отвлеченных эротических фантазий в голову пришли реальные воспоминания о двух прошедших ночах, и образ стюардессы как-то померк. Очень я сомневаюсь, что в воздухе, даже в самолете на восемнадцать мест, можно исполнить то, чем занимались мы с Габи.

Строгое католическое воспитание, как оказалось, имеет не только минусы в виде нелепых предубеждений, но и плюсы — если преодолеть эти предрассудки, то наружу вырывается бешеная сексуальная энергия.

К тому же, опасение насчет слежки не оправдались — следили люди из службы Панчо, то есть даже не следили, а приглядывали и охраняли.

В этих приятных мыслях мы долетели почти до Андорры, где Сева резко взял влево, вдоль Пиренеев. Трясло не слишком, но только до поры до времени — тьма, пришедшая со Средиземного моря, настигла «белянку» на траверзе Уэски.

Сева матерился, отчаянно дергал ручку и топтал педали, пытаясь хоть как-то парировать удары ветра, а я вцепился в ручки и петли, чтобы при очередном кульбите не вылететь в большое окно.

Минут через десять я понял, что значит «выворачивает наизнанку», но тут на мое счастье или беду молния грохнула совсем рядом, самолет кинуло в сторону, а потом Сева бросил его вниз в тщетном усилии оторваться от шквала.

Растяжки и подкосы натужно скрипели, в хвосте звонко хрустнуло, Сева выдал невообразимую конструкцию с поминанием по матери всех создателей аэроплана, но это не помогло. От заднего стабилизатора с треском оторвало руль высоты, по фюзеляжу хлестнула лопнувшая расчалка.

— А-а-а, сучье вымя!!! — заорал Сева. — Не ссы, jefe, не в таких переделках бывали!

Наверное, пиринейские боги не понимали русских словесных оберегов — откуда ни возьмись надвинулась гора, поросшая лесом, самолет клюнул носом, выровнялся, клюнул еще, но в этот раз Сева не вытащил.

Деревья стремительно приближались, Сева тянул ручку, удар, треск, грохот! И я полетел вперед, через спинки кресел.

В отключке я пролежал недолго — салон не успел промокнуть, хотя сверху плотной стеной лил дождь. В стойке рамы кокпита имелась вмятина, отчего голова саднила и кружилась. Но иначе я бы вылетел наружу с непредсказуемыми последствиями, а так ощупал себя — вроде цел, только сильно болят ребра слева, где кобура.

Сева тряпичной куклой обмяк на приборной панели, а в пиренейскую идиллию с шуршанием дождя по смятому перкалю фюзеляжа вплелся острый бензиновый запах.

Матернувшись по примеру Севы, я ногой вышиб дверь и потащил в нее пилота — если, не дай бог, полыхнет горючее, лучше быть подальше.

Дотащил летчика до скального навеса, уложил на спину и проверил — дышит! Но руки-ноги точно переломаны, лицо в юшке и мелких осколках стекла, однако кровотечений серьезных нет.

В полумраке от затянувших небо черных туч я разглядел, что по сторонам от деревьев торчали крупные скалы: повезло, метров двадцать влево или вправо, и нас бы расплющило в лепешку. Рано или поздно авария должна была случиться, статистика, бессердечная ты сука — полеты на нынешних аэропланах не самое безопасное занятие.

Самолет все никак не загорался, я решил, что его можно размародерить, потер ноющий бок и выбрался под дождь. Нашел ракетницу, крупный нож и бутылку орухо, которые возил с собой опытный Сева. Сразу же вырубил шины для перевязки, потом накроил перкаль и обшивку кресел на полосы. Влил в пилота водку, срезал куртку, распорол брюки, за полчаса с ругательствами, почти наощупь, кое-как прибинтовал переломанные конечности к очищенным от веток стволикам и сел думать, что делать дальше.

Понятно, что надо вводить курс медицинской подготовки и сделать аварийный запас для самолета — еда, мачете, спички, зеркальце, ракетница, аптечка, веревка… Но это потом, а сейчас у меня есть нож, пистолет, дохрена воды с неба, которую я собрал в жестянку от бензина, совсем нет еды и понимания, где мы. Идти по незнакомым горам в такую грозу — самоубийство, поэтому я взялся за осмотр окрестностей.

Вымок как цуцик, но был вознагражден — под соседней скалой нашелся вход в сухую пещерку. Намотал тряпки на палку, вымочил в бензине, чиркнул Севиной зажигалкой и полез внутрь.

Мать моя женщина, да это целый дворец!

Причем обитаемый — люди здесь точно бывали и вовсе не в палеолите! Все стены размалеваны сажей — косые кресты из двух суковатых поперечин, множество лозунгов с восклицательными знаками, но ни одного понятного слова. Наверное, это баскский язык.

В каменном углублении нашлась скрученная и перевязанная кошма, кожаный мешочек с огнивом, кресалом и сухим трутом, жестяночка с солью и два закопченных котелка, каждый литров на пять. Осталось понять, когда сюда придут хозяева, и дождаться.

Сколько бы ни было наверху воды, она все-таки