Из стали и соломы - Эрика Айви Роджерс

сказал он. – Моя мать умерла вскоре после того, как мы прибыли в столицу. Я оказался брошен на произвол судьбы в море людей, которые ни капли не походили на меня, в месте, которое разительно отличалось от моего дома. Даже те люди, которые выглядели как я, начинали относиться ко мне иначе, когда слышали мой акцент.

– У тебя нет акцента, – возразила Шарлотта.

Рене усмехнулся, первым ступив на узкую деревянную лестницу.

– Chère, у всех нас есть акценты. Ты просто привыкла к своему.

Шарлотта нахмурилась. Даже с ее любовью к языкам, она никогда не думала об этом в таком ключе.

– Это абсолютная правда, – сказала она, улыбаясь, как идиотка, какой она и являлась по заверениям Сен-Клер. – Но ты изменил свой акцент. Нарочно или это произошло со временем?

– Сперва нарочно, – признал Рене. – А потом он менялся естественным образом. Но если я проведу слишком много времени с Мишей, акцент вернется. Мне нравится слышать нотки отца в своем голосе.

Шарлотта едва удержалась от порыва заключить мальчика в объятия.

Миша и Поль исчезли за дверью в конце крохотного коридора, и Рене зашел следом. Кашель эхом разнесся по комнате, когда Шарлотта остановилась рядом с Рене в изножье маленькой кровати, на которой лежала престарелая пара. Они были укрыты толстым одеялом, хотя в маленьком камине весело трещал огонь.

Поль опустился на колени рядом с кроватью, откинул капюшон и прижал огромную ладонь к груди старика. Аромат клена хлынул из Стража, заплетенная в косу борода не скрывала напряжения, сковавшего его лицо. Шарлотте так сильно хотелось помочь, но этот дар принадлежал Полю, а не ей. Страж улыбнулся ей, и в свете огня его глаза казались скорее желтыми, чем красными.

– Сострадание – это дар, которым может овладеть любой, Шарлотта, – сказал он, и Шарлотта поняла, отчего это мгновение казалось ей таким знакомым.

Эти люди не были призраками. Но то, что делал Поль, – то, как он лечил этих людей, отдавая им свою силу и энергию, чтобы утешить их, – ничем не отличалось от обряда упокоения.

Они с Рене наблюдали, как Поль повторил процедуру с престарелой женщиной, и хотя Шарлотта даже пальцем не пошевелила, к тому времени, как Миша проводила их обратно на кухню таверны, она чувствовала себя выжатой как лимон. Миша открыла заднюю дверь, и Поль оперся на косяк.

– Ты знаешь, где меня найти, – сказал он, и его низкий рокочущий голос наполнил комнату.

Миша кивнула. Рене быстро обнял ее, затем наклонился к ее уху. Шарлотте пришлось напрячься, чтобы расслышать его вопрос.

– Когда ты в последний раз видела Петраса?

Миша поникла и сжала губы так, словно хотела бы навечно запереть внутри себя слова, которые собиралась произнести.

– Я не помню, сhère. Но я часто видела его Стража.

– Недавно? – спросила Шарлотта.

– Он бодрствовал, ходил по улицам, – кивнула Миша. – Только поздно ночью, разумеется, но он волновался и искал ответы. Они не могли разгадать какую-то загадку о сердце Стража, но подробностями не делились.

– Спасибо, – поблагодарила Шарлотта, накинула на голову капюшон и вышла на темную улицу.

Если Петрас и Лучник волновались о каком-то Страже до того, как кардинал начала собирать сердца, у Шарлотты не было сомнений, о ком именно шла речь. Существовало только одно сердце, которое отказывалось – или не могло – проснуться. Оно принадлежало Белле Шарис.

Они навестили еще троих больных и залечили одну сломанную кость, прежде чем повернули обратно к Пуант-де-Жют. Люди узнавали Лавину точно так же, как узнавали Пастора. Он с любовью давал им то, в чем они нуждались, не требуя и не ожидая получить ничего взамен. И пускай показываться на глаза людям было рискованно, они были готовы пойти на это, чтобы подбодрить народ. Возможно, кардинал забыла об этих людях, но Орден помнил.

Если бы Шарлотте сочувствие давалось так же легко, как Рене и Полю, возможно, у нее было бы куда меньше проблем с упокоением древних призраков.

Когда они преодолели половину Пуант-дю-Маршан, Рене коснулся спины Поля.

– За нами следят, – сказал он. – В двух кварталах позади. Спрятались в дверном проеме аптекарской лавки.

И правда. За ними наблюдал мужчина в плаще с капюшоном. Рядом с ним стояла женщина в темно-синем одеянии, расшитом рунами, которые отливали серебром в лунном свете. Поль переступил с ноги на ногу и скрестил руки на груди. Женщина в церемониальной мантии исчезла во тьме, но мужчина оттолкнулся от стены, и на его лице заиграла улыбка. Он вскинул руки, словно пытаясь доказать, что пришел без оружия.

Увидев эту улыбку, Шарлотта ахнула.

– Ты его знаешь? – спросил Поль.

– Разумеется, нет, – ответила Шарлотта. Но ее внимание привлекла крохотная голубая татуировка – летящая птица со сломанным крылом.

– Вы далеко ушли от своей таверны, – сказала она.

Мужчина склонил голову, подтверждая ее правоту, и его улыбка была столь же широкой, как в ту ночь, когда он сообщил ей, где найти Ракель Сен-Клер. Он бросил взгляд в оба конца улицы, замерев в нескольких шагах от них. Разумная предосторожность, учитывая выражение лица Поля.

– Простите, что потревожил, – сказал мужчина. – Кое-кто наделал много шума, расспрашивая о вас, и в наших интересах помочь ей найти вас прежде, чем не те люди найдут ее.

Мужчина повернулся к Шарлотте:

– Эта женщина утверждает, что она твоя сестра.

24. Шарлотта

Шарлотта нетерпеливо шагала взад-вперед перед камином в гостиной. Он давно остыл, но она не потрудилась разжечь его снова. Пастор и Рене сидели в креслах, наблюдая за ней.

– Ты уверена, что это Марта? – спросил Уорт.

Из-за очков его аметистовые глаза казались больше обычного.

– Нет, – ответила Шарлотта. – Поль приведет ее сюда, если она верно ответит на его вопросы.

– Глупые, дурацкие вопросы, – раздался голос с кухни, расположенной за секретной дверью.

Марта вошла в гостиную, и на ее залитом слезами лице отразилось облегчение. Шарлотта бросилась навстречу невестке и упала в ее объятия, которые были ей столь необходимы. Она едва обратила внимание на то, как Поль бросил кучу сумок на пол у их ног.

Шарлотта отстранилась и оглядела Марту с ног до головы. Та выглядела растрепанной.

– Я в порядке, – сказала Марта, но дрожь в ее голосе говорила об обратном. – Просто устала. Последние несколько дней были очень долгими.

Марта сжала руку Шарлотты, а затем перевела взгляд с нее на Пастора.

– Фруктовых рощ больше нет. Люди Монтеня сожгли их три дня назад, – выпалила Марта, и ее голос сорвался.

Уорт начал задавать вопросы, но его слова потонули в шуме в ушах Шарлотты, когда она тяжело рухнула на ближайший стул. Фруктовые рощи – гордость и источник заработка ее семьи – исчезли. Но от этого пострадают не только Сэнды. Их рощи обеспечивали и близлежащие городки. Что будут делать их арендаторы, ведь с момента посадки новых саженцев до появления плодов пройдут годы?

Станут ли они вообще высаживать новые деревья?

У Шарлотты перехватило дыхание, когда она подавила рвущийся наружу всхлип. Уильяма больше нет. Их отца больше нет. А теперь и рощи обратились в пепел. Шарлотта представила себе старейший из их фруктовых садов и призраков, чьи кости были разбужены пожаром. Они кричали от обрушившихся на них боли и страданий. Упокоевать этих призраков будет ужасно сложно. И ради чего? Почему Монтень решил так поступить?

Закрыв глаза, Шарлотта спрятала лицо в ладонях. Они опозорили кардинала в тронном зале, и пускай Лоррен даровала им с Уортом помилование, но Шарлотта знала, что женщина отомстит.

Такова была цена.

Подобно мальчику-призраку из Воробьиной долины, невинные будут страдать из-за того, что кардинал захватила контроль над королевством. Монтень был оружием, которым Лоррен Непорочная разила своих врагов с неумолимой точностью. Он знал, как пахнет Шарлотта. Тянулся навстречу ее запаху, словно тот каким-то образом взывал к нему. Но если это правда – если он знал ее семью, если обрел покой в их фруктовых рощах, пускай даже ненадолго, – как он посмел такое сотворить?

Неважно, кем он был. Шарлотте требовалось знать лишь то, что последние десять лет превратили Люка