Шурик 1970 - Петр Алмазный

Ветеран молча достал папку из машины, положил ее на крышу своей «коробчонки». Принюхался к исходящим от меня хмельным ароматам. Укоризненно покачал головой.

— Пиво, Пал Егорыч, всего лишь кружечка пива. За двадцать две копейки. И то, платил не сам. Угостили. Кстати, у вас в конторе вакансий сторожа не предвидится? А то сами слышали, имя мое из списков сотрудников института вычеркнуто, того и гляди, погонят. Самое время — в сторожа.

Рассказывать, что только что разговаривал с живым шпионом, я, конечно, не стал. Да и кто мне поверит?

— Я сегодня был у замминистра с этим, — Егорыч похлопал по папке, проигнорировав мой вопрос.

— Только у зама? До самого министра добраться не получилось? — ехидно спросил я.

Егорыч пропустил мою колкость мимо ушей, продолжил:

— Валентиныч обещал разобраться.

— Валентиныч? Вы с замом на короткой ноге? Ну у вас и связи!

— Он был моим командиром в полковой разведке. После «Восточного» у меня в долгу. Так и сказал, когда мы уходили на задание: «Ребята, кто живым останется, по гроб жизни в долгу буду». Я один остался из всего разведвзвода. Он меня сам в госпиталь провожал.

Я прикусил язык и посмотрел в глаза Егорычу. И вдруг понял, что он — совсем не старый. Только седой совсем и морщин много. Сколько ему? Семьдесят? Шестьдесят?

— Мне пятьдесят шесть, — словно угадал мои мысли Егорыч. — Тогда, в сорок четвертом, как раз тридцатник разменял. Ребята в форте на именины мне патронов собрали на целый магазин. И две гранаты. Мы два часа одним взводом форт «Восточный» удерживали, пока наши не подошли. Немцы нас минами забросали. Шансов выжить не было совсем. Я — выжил. Там и поседел.

Я, потрясенный, молчал.

— Но я это не к тому, что мне кто-то должен. Я вот о чем, — Егорыч снова похлопал по папке. — Я, может, для того на «Восточном» и выжил, чтобы инженер Тимофеев в ночные сторожа не пошел, понимаешь?

Я молчал. Я еще не понимал, но, кажется, начинал понимать. Не только Егорыча, все его поколение.

— Оставишь мне папочку на пару дней? — попросил Егорыч. — Завтра Валентиныч инженеров лучших собирает. Но нужно обоснование. На одну страничку, понимаешь. Для министра. Сделаешь?

Я кивнул. Это правильно. Большим начальникам недосуг во все техническое вникать. Достаточно одной странички А-4 про суть. А в тонкости пусть вникают технари. Им за это зарплату платят.

И тут я понял, что очень хочу выпить. Ну очень хочу! Никогда еще со мной такого не было.

— Пал Егорыч, а может, заглянем к девушкам на склад? Возьмем бутылочку этого, плодово-выгодного? Денюжку я отдам. Хоть сейчас, хоть завтра им занесу.

— Даже не думай пить этой гадости. Я налью тебе хорошего коньячку. Рюмочку. Одну. Больше не надо.

Мы сидели за прилавком овощного павильона. «Стол» украшала коробка подарочного армянского коньяка. Егорыч угостил гусыню хлебным мякишем, честно налил нам по рюмке, бутылку снова спрятал в коробку. Из «Спидолы» весело трепались про красивую забугорную жизнь и про нарушения прав человека в странах соцлагеря. Шла программа «Глядя из Лондона». Про меня сказали мельком, что местоположение талантливого советского ученого Александра Тимофеева, осмелившегося открыто критиковать советский режим, пока неизвестно. Скорее всего, уже гниет в подвалах Лубянки. Егорыч на эту ерунду уже внимания не обращал, ждал литературную программу. Обещали продолжение чтений «Архипелаг Гулаг» Солженицына.

— Слышал что-нибудь про него? — кивнул Егорыч на приемник.

Я понял, что он — про Солженицына и кивнул.

— Ну и как тебе? — спросил Егорыч.

— По-моему, хрень. Язык кондовый. Читать тяжело.

— Так серьезная литература. Про серьезное пишет.

Я пожал плечами.

— Можно и про серьезное легко. Вот, Шаламов. Не читали? Ну, Достоевский тогда. Или Хэм.

— Это кто ж такой?

— Хемингуэй. Хороший писатель.

— Что за фамилия такая? Испанец?

— Американец. Хотя про Испанию у него тоже есть. «Фиеста», про корриду.

— Воевал?

— Да, в береговой охране. Охотился на немецкие подводные лодки.

— И что, хорошо пишет? Дашь что-нибудь почитать.

— Дам, — пообещал я. — Принесу.

Тут гусыня гакнула, словно намекнула, что обещание запомнит и проследит. Ей досталась корочка с горбушки.

Выпили, закусили лимончиком. Хорошо, но мало.

Дома я первым делом пошел на кухню и полез в холодильник. Бутылка вискаря, полученная от Шпака, была уже ополовинена. Напиток большей частью пошел на успокаивание Зинаиды от разных стрессов, коими жизнь актрис, как известно, щедро наполнена. Вот и я хотел налить себе от стресса, когда увидел на стекле рядом с яркой наклейкой тонкую красную полоску. Нанесена, кажется, губной помадой. Что? Зинаида пометила уровень остатков вискаря? Чтобы я тихонько не отпил? Да она с ума сошла?! Это же я добыл вискарь! Захочу и выпью! И никто мне не указ!

Я взял бутылку и… тут же поставил обратно. А потом и вовсе убрал в холодильник. Потому что я слишком его хотел. И в голове была какая-то не привычная мне сладкая осоловелость. И я уже понимал, что если я сейчас выпью, то остановиться уже не смогу. Шурик не сможет. Да, разум в нем мой, но все остальное — его.

Нет! У меня серьезные проблемы, и никакое бухло эти проблемы решить не поможет. Даже — наоборот. Я вот лучше чайку с лимончиком. И сразу менять личинку у замка. Или нет, лучше завтра с утра. А то Зина дверь не откроет.

Из подъезда донесся звук открываемой кабинки, звякнули ключи, открылась дверь. На кухню вошла Зина. Без цветов. Я глянул на часы. Сказал не без сарказма.

— Чего-то ты сегодня «совсем рано». У пана Збышека проблема с авто?

— А, поляк надутый, шляхта недоделанная, — махнула рукой Зина. — Как учуял, что жареным запахло, сразу в пространстве растворился.

«Жареным запахло»? Так Зина в курсе про мои дела? Если так, то удивила! Я ожидал совсем другой реакции. Ну, если не с битьем посуды, то с аудиоэффектами в виде рыданий — точно. А тут — даже улыбается.

— Правдоруб ты мой, — сказала Зина, усаживаясь мне на колени