Ее имя ярость - Эмили Варга

гнев. Обычно у меня не было таких утешительных слов, как у других, и мне никогда не удавалось сказать то, что нужно, чтобы приободрить. Я не была ни теплой, ни мягкой, ни доброй. Поэтому я сказала единственное, что имело для меня смысл:

– Будь император здесь, я бы перерезала ему глотку. – В темноте моей комнаты мой голос звучал тихо и хрипло.

– Как ни странно, от этого я чувствую себя значительно лучше. – Маз негромко рассмеялся и провел рукой по волосам, глядя в потолок.

Я проследила за движением его пальцев и прикусила губу:

– Так и должно быть, я неплохо обращаюсь с кинжалом. – Мой голос звучал спокойнее, чем раньше, соответствуя его тону и заставляя его отвлечься.

– Уж мне-то это хорошо известно. – В его глазах все еще таились тени, которые мне отчаянно хотелось отогнать.

Скажи мне что-нибудь правдивое.

Я наклонилась к нему, мое сердце билось очень сильно, а голос был тихим и невнятным.

– Когда я впервые тебя увидела, мне захотелось свернуть тебе шею.

Маз уставился на меня, а затем недоверчиво рассмеялся:

– Я знаю, что ты не очень чуткая, но, возможно, для разговора об этом можно было подобрать более подходящее время. – Он наклонил голову. – И взаимно.

Я подавила панику и продолжила говорить:

– Я думаю, ты почти такой же хороший фехтовальщик, как и я. – Слова лились из меня, как горячий чай, рассеивая холод, который охватил меня, когда Мазин заговорил о смерти своей матери.

На его лице промелькнуло понимание, когда он осознал, что я делаю.

– Дани…

Я продолжала, не позволяя ему остановить поток слов, мое дыхание участилось, как будто я бежала. Если он меня остановит, я никогда этого не скажу.

– Иногда, когда мы сражаемся на тренировке, я так заглядываюсь на твои руки, что теряю концентрацию. – Мое лицо так пылало, что удивительно, как в комнате не стало светло. Но я сказала это.

Я сказала ему что-то правдивое. Возможно, даже слишком правдивое. Маз издал какой-то нечленораздельный звук, но я продолжила. Я сделаю это. Я продолжу. Теперь это было не только ради него, но и ради меня тоже. Какой будет моя жизнь, если я не буду честна с самыми дорогими мне людьми?

Скажи мне что-нибудь правдивое. Теперь я не могла остановиться.

– Остальные девушки в деревне завидуют, что я провожу с тобой так много времени. Я очень долго не могла понять почему. – Мой голос стал тише.

Я спрятала руки в складках своей курты, не сводя с него глаз. Я почувствовала незнакомый трепет, ощущение, будто я шагнула с обрыва. Мой страх был заключен в этих затравленных темных глазах, смотревших на меня в ответ, в словах, которые слетали с моих губ так быстро, что я едва успевала их сдерживать.

– Но чем больше времени мы стали проводить вместе, тем быстрее я поняла, – продолжила я. – Потому что в твоем мизинце больше чести, чем во всем теле императора. Потому что другие тянутся к тебе, ты нравишься им. Ты храбрый, сильный, хороший. Ты просил меня сказать тебе что-нибудь правдивое, но единственная ложь, которую я могла бы сказать, – то, сколько ты значишь для меня. Потому что это пугает меня слишком сильно, чтобы говорить тебе.

У Маза перехватило дыхание. Он открыл рот, но не издал ни звука. Он выглядел таким же ошеломленным, какой себя чувствовала и я. Но теперь эти слова повисли между нами, и я не могла забрать их обратно. Как бы неловко я ни ощущала себя, высказывая свои чувства, скрывать их было еще более некомфортно: словно стальная маска медленно притягивала меня своим весом все ближе к земле.

– Император солгал тебе, и я сожалею об этом. – Я придвинулась к нему ближе, мой голос звучал серьезно. – Но ты построил жизнь для себя и своей сестры, и ты не должен об этом сожалеть. Тебе не обязательно следовать за Вахидом вечно. Ты не обязан плясать под его дудку всю оставшуюся жизнь.

Маз протянул руку и сделал то, на что я не осмелилась. Он снова обхватил мою щеку и подушечкой большого пальца провел по моей нижней губе. Это застало меня врасплох, я резко вдохнула. Его палец едва касался моих губ, и все же мне казалось, что он рисует на моей коже диким огнем.

Он наклонился ко мне так близко, что его губы оказались всего в нескольких дюймах от моих. Мы замерли так на какое-то время – застывшей картиной, но темнота придала мне смелости. Я сократила расстояние между нами и прижалась к его губам, ловя его вздох своим.

В моей груди что-то вспыхнуло. Я удивила его, это чувствовалось, – но ненадолго. Секунду спустя он ответил на мой поцелуй, и мы с таким же пылом стали пробовать и исследовать эту новую почву. Он скользнул руками мне на затылок, запустил пальцы в волосы и запрокинул мою голову назад. Мой рот открылся шире, и наши языки встретились в горячем, беспорядочном исступлении.

У меня закружилась голова от всего этого, от него. Я вздохнула ему в рот, и его зубы скользнули по моей нижней губе. Руками я вцепилась в воротник его туники, притягивая его ближе к себе, как будто хотела поглотить его.

Это было ново и в то же время таковым не казалось. Мы так долго к этому шли, что это казалось естественным развитием событий. Он целует меня, мои руки лежат на его груди, его пальцы в моих волосах. Наконец он с глубоким вздохом отстранился от меня. Я внимательно смотрела на него, стремясь понять, кем мы стали теперь, – по-прежнему ли он был Мазом, а я – Дани, и существовали ли мы, как всегда.

Вдруг он заговорил:

– Ты считаешь, я владею мечом так же хорошо, как и ты?

Я сильно ударила его по плечу, и он, смеясь, откинулся на кровать.

– Это все, что ты можешь сказать? – Я нахмурилась, но не смогла скрыть улыбку. Мы поцеловались. Я все еще чувствовала его вкус на своих губах. И мы по-прежнему смеялись вместе, как будто ничего не изменилось.

Когда все изменилось.

– По-моему, я сказала «почти так же хорошо».

Он покачал головой:

– Нет, ты определенно сказала «так же хорошо». – Он улыбнулся мне в ответ.

– Ты попросил сказать тебе что-нибудь правдивое, и я рассказала тебе несколько вещей. – Я скрестила руки на груди. – И мы сделали еще несколько вещей.

– Только одну, – сказал он мягким голосом.

Боль не ушла, я видела ее в глубине его глаз. Но тени казались менее глубокими.