Мизанабим - Дарья Райнер

СТРАНИЦА ОДИННАДЦАТАЯ. Чудо

Она открывает глаза.

Потолок высоко. Рядом нет стены с улыбками трещин – только пустота по обе стороны. Умбра вспоминает о пожаре, в голове гулко и непривычно ясно. Она больше не в подвале заброшенного дома, где они с Луасом ютились столько дней… Она давно сбилась со счёта и не знает, сколько времени прошло. Как долго она спала в этот раз?

Умбра шевелит пальцами и, вытягивая руку, нащупывает край чего-то твёрдого: под ней не матрас, а холодный металл. Не кровать, а… стол? В Крепости она видела операционные столы – не привыкать. Благодаря хвори она разучилась пугаться. Что может быть страшнее смерти, стоящей за плечом и дышащей в затылок?

Она поворачивает голову и заходится кашлем. Задыхается, запоздало понимая: у неё было что-то во рту, прямо за щекой, похожее на круглый леденец, которым однажды поперхнулся Ёршик на ярмарке. Его тогда хлопали по спине в шесть рук, чтобы застрявшая конфета вылетела из горла, а он только воздух хватал ртом, делая хуже… Как и она сейчас.

Рывком перевернувшись на живот, Умбра судорожно вдыхает через нос и исторгает из себя крупную бусину. Вытирая рот ладонью, продолжает кашлять. Горло дерёт, но не так, как раньше. Не по живому, не остро, будто язвы начали заживать, покрывшись корками.

Она переводит дыхание. Садится, опираясь на локоть. Сглатывает. Берёт осторожно бусину и вытирает слюну о рубашку. Запоздало Умбра замечает, что одета не в платье. На ней тёплые носки и мужские брюки, подвёрнутые у щиколоток. Тугой ремень на поясе. Рубашка не белая – скорее, кремового цвета, с мягким воротником и золочёными пуговицами. Должно быть, такие носят имперцы.

Она проводит рукой по медно-рыжим спутанным волосам, стриженным коротко: их кончики едва достигают середины шеи. Вспоминает ножницы и мимолётный страх а глазах Луаса. Где он? Что случилось после пожара?..

Умбра опускает взгляд на ладони: чёткие линии, бледная кожа. Фиолетовый рисунок вен напоминает карту речного региона со своими устьями и ветвистыми притоками. Ни жгучей красноты, ни шрамов от волдырей. Грудь распирает: ей хочется не то смеяться, не то плакать – кричать громко и звать Луаса. «Глядите, доктор! У вас получилось!»

Бусина поблёскивает в тусклом свете, мерцает перламутром. Жемчужина, но очень необычная – тёмного, землистого цвета. Умбра таких раньше не видела.

И откуда взялась?

Она спускает ноги со стола. Ждёт несколько секунд: не закружится ли голова. Обводит взглядом комнату, в которой проснулась. Помещение кажется просторным – и не жилым. Больше всего напоминает лабораторию. Окон нет, зато горят бело-голубые лампы. Светлые стены, вдоль которых от пола до потолка тянутся стеллажи. В центре находится хирургический стол, на котором она сидит, окружённый штативами и трубками. Рядом – тумба на колёсиках: на чистой тряпице разложены металлические инструменты. Умбра угадывает только скальпель, названия других не знает. Дальний угол комнаты занимает печь.

Атанор, вспоминает она. Тигель вечной жизни. На помощь приходит ещё одна ярмарочная пьеса, которую они с братьями разыгрывали по ролям ради забавы, – про алхимиков, мечтавших превратить свинец в золото и убежать от смерти. «Нельзя перехитрить смерть, но её можно преодолеть». Отнестись к ней, как к доброму другу. В конце концов, если следовать идее преобразования, даже после смерти человека его путь продолжается: душа уходит, чтобы родиться вновь, а тело меняется и служит земле…

Умбра прячет жемчужину в кулаке.

Интересно, насколько изменилась она сама, словно побывавшая там, за чертой?..

Она осторожно спускается на пол. Первые шаги нетвёрдые: Умбра заново привыкает к собственному телу. Держась на приличном расстоянии от приборов, она замирает напротив небольшого овального зеркала. Ловит бледное отражение.

Моль. Ночная бабочка. Даже веснушки и те будто выцвели. А глаза, наоборот, стали темнее, глубже. Короткие волосы напоминают детский пушок. И всё же это она. Живая. Без шрамов и жутких язв, как если бы не было той боли, зуда, бинтов, порошка, растворённого в тёплом молоке, и кисло-терпкого вкуса граната…

Альтред хотел вернуться к своему дому в Лазурном квартале. Говорил, там осталось важное. То, что могло помочь.

Умбра подходит к широкому рабочему столу, заваленному бумагой. Тетрадь в кожаном переплёте на половину исписана мелким почерком. Она не силится понять – сразу откладывает. Рядом громоздятся реторты и плотно закупоренные склянки в ледяном растворе: внутри – тёмно-вишнёвая жидкость. На крышке одной из них виднеется бирка с короткой надписью: «Твоя».

Умбра вздрагивает.

Почему он не здесь? Почему оставил её? Она должна спросить о стольких вещах! Умбра помнит его лицо, освещённое всполохами пламени, так близко, без маски и чудовищных очков… Луас сдержал обещание.

«Ты отсюда выйдешь».

Пересекая лабораторию, она кладёт ладонь на ручку двери, и так поворачивается наполовину, упираясь в преграду.

«Ну же!».

Нура тянет за странный язычок, щёлкает механизм и створка поддаётся.

Лестница встречает темнотой. Неизвестность – худший спутник, но Умбра намерена получить ответы, в чьём бы доме она ни находилась.

Держась рукой за стену, она поднимается наверх.

– Альтред?.. – зовёт негромко.

Ответа нет. Просторный холл встречает гостью тишиной. Здесь пляшут пылинки, и узкие полоски света лежат под окнами; шторы наглухо задёрнуты, но, судя по всему, снаружи вечер. Или раннее утро.

Она шагает вдоль коридора, разглядывая светильники на стенах, цветочные обои и картины в позолоченных рамах. Хозяева были людьми состоятельными. Луас упоминал, что особняк предоставил ему судья Гэлин, и если так – всё сходится.

Распахивая первую же дверь, Умбра входит в кабинет – просторный, отделанный дубовыми панелями и бархатом изумрудного цвета. Такого глубокого, благородного оттенка она прежде не видела. Стеллажи вдоль стен заставлены не только книгами, но и статуэтками, костяными фигурками и деревянными моделями, что выдаёт в хозяине коллекционера. По обе стороны от письменного стола стоят глобус и астрарий, блестящий шестернями и дисками внушительного механизма.

Умбра подходит ближе. Мягкий ковёр скрадывает звуки шагов. Не вычурная, но сдержанная строгость в интерьере восхищает против воли. В её недавнем сне Крепость была столь же красивой…

Сердце колет иголкой при мысли о братьях.

Как они там?

Наверняка считают её мёртвой и не ждут домой. Умбра думала, так бывает лишь в сказках. Для Ёршика она постоянно сочиняла истории: про рыцарей, дам и чудовищ… Кто она теперь? Прекрасная дама, одетая в мужской костюм? Или всё-таки химера, восставшее из могилы? Вернее, с хирургического стола. До могилы, к счастью, не дошло.

Так много мыслей в голове – как слов во рту у Карпа. Умбра любила над