Дипломатия броненосцев - Иван Валерьевич Оченков

— И как называется это чудо технической мысли? — немного ошарашенно спросил я.

— ' Brandtaucher ' — расплылся в улыбке ее создатель — бывший сержант баварской армии по фамилии Бауэр. — Некоторые еще зовут ее «Железным тюленем», но мне это название не по душе.

— Ну да, «Пожарный-ныряльщик» гораздо лучше. Погружаться пробовали?

— Пробовали, — был вынужден признаться Бауэр. — Правда, не слишком удачно. Но все потому, что из-за нехватки денег лодку пришлось уменьшить, а конструкцию изменить и упростить. Например, глубина погружения уменьшилась с 30 м до 9,5 м. И все же мой «Ныряльщик» не так и мал. Длина — 8,07 м, ширина корпуса — 2 м, высота — 3,76 м, а полное подводное водоизмещение — 30,5 тонн.

— Готовились воевать с датчанами?

— Да, ваше высочество. Но теперь это в прошлом, зато такой аппарат может пригодиться вашему флоту для тайных операций хотя бы против британцев! Если увеличить размеры, чтобы разместить больше гребцов…

— Никаких гребцов, Бауэр! — покачал я головой. — Нужен механический двигатель. Хотя размеры увеличить все-таки придется. Кстати, где делали корпус?

— На здешнем заводе «Швеффель Ховальдт».

— Ого. У нас есть предприятие, которое может строить суда с железными корпусами. Чудно…

— А как же «Брандтхаутер»?

— Не беспокойтесь, господа голштинцы, будут у нас и «хаутеры»!

Все-таки чудны дела твои Господи! Вот, кто бы мог представить, что в этом городишке мне встретится эдакое железное чудо-юдо? И ведь нельзя сказать, чтобы технологии запредельны. Буквально через каких-то десять летподводная лодка конфедератов «Ханли» совершит первую удачную атаку и потопит шлюп «Хаусатоник». Сама, правда, тоже погибнет, но только потому, что будет использовать шестовые мины. Но нам же это делать не обязательно? В конце концов, торпедист я или кто?

Глава 18

Париж, как много в этом слове для сердца русского слилось, — мог бы с полным на то основанием написать классик, если бы говорил об аристократии или интеллигенции. Чудесный город — центр мира, средоточие искусства и науки, а также всех мыслимых и немыслимых развлечений. Ни Костя, ни я в своей прежней жизни никогда не бывали во Франции и ее столице, но много слышали об их красоте.

Увы, Париж образца 1855 года мало соответствовал этим представлениям. Ставший всего два года назад префектом департамента Сена неугомонный барон Осман еще только готовился перекроить улицы старого города, чтобы вырвать его из средневековья. Проложить широкие бульвары, модернизировать, а точнее создать заново городскую канализацию, превратить в благоустроенные парки Булонский и Венсенский лес.

— Папенька, что вы ищете? — поинтересовался заметивший мой взгляд Николка.

— Да так, кое-что, — улыбнулся я в ответ, сообразив, что и впрямь ищу глазами ажурную конструкцию 300-метровой башни инженера Эйфеля, которая появится, если мне не изменяет память, лет через тридцать к Всемирной выставке.

— А зачем?

— Не знаю, сфотографироваться, наверное.

К слову сказать, обычая делать фотографии на фоне памятников архитектуры еще не появилось. Так что у нас с сыном есть все шансы стать первыми.

Встречали нас, что называется, с помпой. Французы вообще в этом смысле довольно странные люди. Мы ведь еще совсем недавно воевали. Даже обмен пленными толком не начался, а меня принимали как дорогого гостя и лучшего друга Второй Империи. Почетные караулы с оркестрами, толпы непонятно чему радующихся парижан, восторженные барышни с цветами.

Эта нация, как оказалось, весьма падка на все новое. Посмотреть на знаменитого Черного Принца сбегались все кому не лень, еще бы, такой яркий персонаж, просто суперзвезда. Увидев меня, они то и дело принимались аплодировать. Черт знает чему⁈ Может быть, вспоминая Балаклавскую битву? А может быть, просто обнаружив, что Гран Дюк Константин не толстый, хмурый, красный и дикий, как все ожидали (да, а еще он ест детей на завтрак), а напротив, имеет вид благородный и даже, не побоюсь этого слова, изысканный.

Для того, чтобы мы с Николкой по своему русскому варварству что-нибудь не натворили, к нам были приставлены целых трое придворных. Камергер двора — маркиз Бальмон де Бриансон, шталмейстер — барон де Бургуэ, а также личный адъютант императора — полковник Фавэ. И если первые двое были обычными политиканами, занявшими благодаря своим связям и происхождению видные места при дворе Луи-Наполеона, то Идельфонс Фавэ оказался совсем не прост. Профессор фортификации в Политехнической школе, военный писатель и один из создателей броненосных батарей типа «Девастасьон». Вот так встреча…

Разместили нас в знаменитом дворце Тюильри в Северном крыле, выходящим одним своим фасадом на улицу Риволи, а другим в сад. Там же состоялся первый прием, где нас с сыном официально представили Наполеону III и его молодой супруге Евгении Монтихо.

Император Франции еще не успел превратиться в толстяка, которым его будут изображать карикатуристы. Напротив, для своего роста он был недурно сложен и умел держать себя в обществе, но на фоне ослепительно красивой жены все же немного терялся. На совместных портретах их обычно пишут одного роста или же используют разные уловки, усаживая одного в кресло, а вторую оставляя стоять. Но все же Евгения оказалась несколько выше своего мужа, хоть и не настолько, чтобы это превратилось в мишень для острот.

Сам он был в парадном мундире с регалиями ордена Почетного Легиона, императрица, несмотря на уже заметную беременность, в бальном платье с большим декольте, выгодно подчеркивавшем красоту ее плеч и груди, и роскошном брильянтовом гарнитуре, состоявшем из колье, серег и диадемы. Впрочем, представителя рода Романовых трудно удивить драгоценностями, но вот наружность первой дамы Франции, не скрою, заставила биться мое сердце чаще.

Однако не успели мы обменяться и парой фраз, как шоу продолжилось. Вышедший из-за его спины маркиз Бриансон открыл коробку, после чего Наполеон жестом фокусника возложил на меня знаки командора Почетного Легиона, почти такие же, как на нем самом. К слову сказать, последнее такое награждение состоялось почти тридцать лет назад, во времена правления короля Карла д'Артуа, пытавшегося наладить отношения с Российской империей.

— Сердечно благодарю ваше величество за честь, но право же не знаю, чем мог её заслужить.

— Скромность вашего высочества украшает вас не менее, чем храбрость. К несчастью, в этой войне мы находились на разных сторонах, но это не значит, что французы не умеют ценить храбрость и великодушие! — высокопарно провозгласил Наполеон, после чего добавил уже обычным тоном. — Кузен рассказывал мне о вашем участии к нему и другим несчастным.

Судя по кислой физиономии присутствовавшего на церемонии принца Плон-Плона, ничего лестного обо мне императору он не