Дипломатия броненосцев - Иван Валерьевич Оченков

— На самом деле, Павел Дмитриевич, тут сошлось много причин. Для начала скажу, что ты во всем прав. Англии и Франции эта конвенция выгодна, нам же и прочим странам, имеющим слабую морскую торговлю и ничтожное количество судов, в худшем случае безразлична. Но! Во-первых, ни королева Виктория, ни Наполеон Людовикович не предложили ничего взамен. А это, согласитесь, наглость. Если вам что-то нужно, будьте любезны за это заплатить, иначе зачем вообще заводить такой разговор?

— Как вы сказали? — засмеялся Киселев. — Людовикович⁈

— А его папу разве не так звали?

— Ха-ха-ха, — не унимался граф. — Ей богу, со времен «короля Еремы» [1] не слышал ничего подобного! Простите, Константин Николаевич, продолжайте.

— Во-вторых, Дизраэли тогда пошел еще дальше и вздумал объединить конвенцию о каперстве в одном договоре о свободе торговли, на что я уж совсем не мог согласиться. Поэтому пришлось отказать, причем не в самой вежливой форме.

— А есть и «в-третьих»?

— Как ни быть? Видите ли, в чем дело, Павел Дмитриевич, нынешнее положение, при котором у нас слишком маленький торговый флот, не будет вечным. Я намерен кое-что предпринять в этом направлении, так что рано или поздно все изменится. А до той поры я вовсе не желаю принимать на нашу страну излишних обязательств!

— Но саму идею не отвергаете?

— Скажем так. Если взамен нам предложат что-нибудь стоящее, я готов ее рассмотреть.

— Что ж, разумно, — не смог не согласиться со мной посол.

Как и следовало ожидать, британцы оказались далеко не единственными, кто страстно желал со мной пообщаться, так сказать, в неформальной обстановке. И как ни странно, следующей в очереди оказалась императрица Евгения. Правда случилось это много позже, когда была приготовлена и съедена невинно убиенная косуля, а мы уютно расположились в одном из павильонов.

Не участвовавшая в охоте из-за своей беременности Евгения, похоже, не слишком огорчилась этому обстоятельству. И как только я оказался рядом, чтобы выразить ей свое почтение, она тут же перешла к делу. Причем, в отличие от своего супруга, отнюдь не перескакивала с одного предмета на другой, а четко формулировала свои или внушенные ей кем-то еще мысли по поводу Папы, которого она буквально боготворила, и судьбы Италии.

Я же в ответ вежливо улыбался, говорил комплименты ее бесспорной красоте и, увы, не слишком оригинальному уму, ухитрившись ни разу не высказаться, по существу, но кажется, произведя при этом вполне определенное впечатление.

— С вами так приятно общаться, Константин, — милостиво улыбаясь проворковала императрица. — Вы совсем не похожи на большинство виденных мною мужчин. В вас чувствуется какая-то первобытная сила… Таких, как вы, любят женщины!

— Увы, ваше величество. Я вдовец, практически лишенный обычных человеческих радостей.

— Бедняжка, вы так любили свою жену? Но стоит ли так убиваться, в конце концов, вы еще молоды и, не стану лукавить, весьма привлекательны. Уверена, что ваше сердце скоро найдет новое увлечение.

— Как знать, может, оно уже нашлось и совсем рядом…

— О ла ла, — расхохоталась Евгения. — Я думала, что вы дикарь, но оказывается, передо мной коварный обольститель!

— Ну что вы. Я простой моряк и не знаю слов любви! Что я могу сделать, чтобы доказать вам искренность моих чувств?

— Кое-что можете, — прикусила губку императрица, став при этом совершенно очаровательной.

— Я весь внимание!

— У меня есть родственник. Прежде он был дипломатом, но по ряду причин был вынужден оставить эту стезю, и занимается теперь коммерцией. У него есть к вам небезынтересное предложение…

— Какого рода?

— Подробностей я не знаю, но уверена, что вы сможете найти общий язык. Его зовут Фердинанд виконт де Лессепс.

Краткая справка, полученная от подручных Киселева, показала, что в протеже ее величества ходит весьма занятный персонаж. Опытный дипломат, а к тому же и двоюродный брат матери императрицы Евгении, успевший по службе побывать на Ближнем Востоке, в Египте, не говоря уж о большинстве Европейских столиц. В конце концов сумел дослужиться до ранга посла в Мадриде, после чего столь многообещающую карьеру постигла внезапная катастрофа.

В 1849 году правительство Французской Республики направило виконта Лессепса в Рим для переговоров о возвращении Папы Пия IX в Ватикан. Увы, пока удачливый дипломат пытался решить ребус, как вернуть Его Святейшество в Апостольский дворец, чтобы при этом сохранить формальную независимость Вечного города, а заодно и французскую оккупацию, случились две неприятности. Во-первых, генерал Удино решил, что он самый умный, и сделал попытку, неудачную, захватить Рим силой оружия. А во-вторых, во Франции случились выборы, после которых полностью сменилось правительство.

В кресле премьера вместо генерала Кавеньяка оказался антиклерикально настроенный Одилон Барро, а министерство иностранных дел возглавил Алексис де Токвиль, сменивший на этом посту де Люйса. Вместе они дружно дезавуировали незадачливого дипломата и отозвали его назад, заставив держать ответ перед Государственным советом. Бывший тогда еще президентом Луи-Наполеон решил, что Лессепс станет прекрасным козлом отпущения, и без сожалений отдал его на съедение своим политическим противникам.

После публичной выволочки разозленный виконт навсегда покинул службу и пустился в коммерческие предприятия, главным из которых был… проект Суэцкого канала! Поначалу его считали обычным прожектером и не принимали всерьез, поскольку тогдашний правитель Египта — Аббас I закрыл большую часть своей страны для иностранцев. Однако в 1854 году его убили, и к власти пришел старый знакомый Лессепса — Саид-паша. Предприимчивый француз немедленно выехал в Каир, получил концессию, но не смог ни добиться фирмана от турецкого султана, ни найти инвесторов, после чего проект заглох. А теперь он, по всей видимости, узнал о моих планах и собирается претендовать на будущие доходы!

Вот черт! — невольно подумалось мне. На месте Суэцкого канала еще не выбрано ни одной лопаты грунта, а на будущие дивиденды уже слетаются любители наживы. А между тем прибыли ожидались весьма существенные, о чем я не преминул сообщить своему брату во время нашей последней встречи в Копенгагене.

— Не понимаю, — удивился он тогда. — К чему тебе этот канал? Прости, но эта идея отдает прожектерством.

— А разве прежде меня не называли прожектером?

— Бывало, — согласился Александр. — Но прежние твои проекты касались только флота и кораблей.

— А по каналу, ты думаешь, будут телеги переправляться? Нет, Саша, все те же корабли, причем и российские тоже!

— Сколько у нас тех кораблей, — попытался отмахнуться император, но не тут-то было.

— Не так мало, любезный братец, а будет еще больше. Хорошие дороги в Сибири появятся не скоро, а нам кровь из носу нужно осваивать