Русский бунт. Интервенция - Алексей Викторович Вязовский

Глава 17

Погожим майским днем покой султанского дворца Топ-Капы был безжалостно нарушен. Страх обуял всех — повелителя правоверных, его гарем в полном составе, его Диван, его телохранителей-бастанджи и янычар из охраны. Толпа из важнейших лиц Высокой Порты с истошными криками бросилась наутек, подхватив свои длинные одеяния и теряя желтые туфли с загнутыми носками. А как иначе-то, если эскадра из русский линейных кораблей проследовала без разрешения мимо Константинополя, а прямо напротив дворца встал на якоря русский линкор «Не тронь меня!» и выставил из орудийных портов жерла пушек⁈

— Найдите мне эту собаку, эту верблюжью отрыжку, Обрезкова, русского старосту при моем дворе! — завизжал Абдул-Хамид, как только пришел в чувство, оказавшись в безопасности.

«Старостой» османы называли русского министра-посла, который последние месяцы настойчиво требовал от Дивана разрешения на проход в Черное море средиземноморских эскадр, закончивших свой ремонт. Турки категорически возражали, справедливо опасаясь резкого изменения расстановки сил в Причерноморье и в омывавших его водах. Они закрыли глаза на проход фрегатов под видом «купцов». Но линейные корабли не выдашь за простые торговые суда, даже если они набиты греками-переселенцами. Судя по всему, русские решились на отчаянный прорыв. Форты в Дарданеллах от неожиданности их пропустили — то ли побоялись вызвать новую войну, то ли сыграла свою роль известная османская болезнь под названием турклёк, то есть невежество, халатность и лень. Так или иначе они уже были здесь, на Босфоре, и орудия «Не тронь меня!» должны были гарантировать бездействие фортов при выходе из пролива в Черное море.

— Это называется дипломатия пушек. Мы этого так не оставим! — возмущался французский посол Франсуа-Эммануэль Гиньяр из Сен-Прист, обращаясь к рейс-эфенди. — Прикажите своим циталеям на Босфоре потопить наглых захватчиков.

Дипломаты и сановники из Дивана толпились на небольшой площади перед воротами в Топ-Капы, прикрытые от возможного обстрела зданием дворца. Никто не знал, что делать. Султан, забрав своих жен, евнухов и стражей, отбыл в летнюю резиденцию, сердито бросив на прощание «Разбирайтесь!».

— Месье Гиньяр, — вздохнул рейс-эфенди. — Мы не можем найти Обрезкова, чтобы получить разъяснения. Корабли урусов забиты до отказа пиратами-арнаутами. Они везут их в Керчь. Если мы откроем огонь, с Константинополем повторится трагедия прошлой войны, только в куда большем масштабе. Арнауты безжалостны, они вырежут нас под корень.

Решили подождать.

Адмирал Сенявин вел линейные корабли домой. У выхода в Черное море его ждали ушедшие вперед фрегаты. Если турецкие форты откроют огонь, он обрушится на них всеми силами бывшей Архипелагской экспедиции. Никто не мог предсказать результат такой отчаянной схватки. Но руские к ней были готовы, в отличие от турков. Морской разведкой заранее были промерены глубины, капитаны получили приказ встать как можно ближе к берегу и обрушить на форты на азиатском берегу всю совокупную мощь залпа четырех эскадр. Греческие пираты были готовы спуститься в катера и высадить десант, чтобы атаковать крепости с суши.

Шло время, корабли неторопливо шли по Босфору, миновали самое опасное место — древний византийский замок Йорос, и вскоре показались синие воды уходящего за горизонт Черного моря и очертания Анадолу Хисар, небольшой крепости у самого берега, построенной османами, чтобы блокировать проход в пролив. На противоположном, европейском берегу из широких арок-бойниц генуэзской цитадели, доставшейся османам по праву победителя, выглядывали жерла монструозных пушек.

— По-моему, битвы не будет, — разочарованно сказал молодой пират-грек Ламброс Кацонис (1). — А так хотелось надрать туркам зад!

— На наш век хватит сражений, товарищ, — успокоил его старый арнаут, увешанный оружием. — Нас ждет Крым. Там живут беспокойные татары. Вот им и достанется наша ярость.

— Говорили, что из нас создадут греческий полк в Керчи. Прощай, море?

— Не спеши отчаиваться! Я слышал, что адмирал Сенявин серьезно опасается, что многие матросы, прослужившие пять лет, спишутся на берег. Вот тогда и придет наш час. Уж лучше служить матросом на боевом корабле, чем ковырять сухую землю.

— Твои слова — да Богу в уши!

Линкоры, не сделав ни одного выстрела, выходили на операционный простор. Свежий ветер, прилетевший из Силистрии, трепал Андреевские флаги. Быстроходный люгер отвалил от борта флагмана и понесся обратно в Босфор. Он должен был забрать небольшую команду с борта «Не тронь меня!», который останется на якорях напротив Топ-Капы. Когда рассветет, турки увидят на мачтах огромное полотнище с надписью «Бакшиш». Линейный корабль не подлежал восстановлению, его орудия были заменены на захваченные у турок древние пушки — отличный подарок для османов в качестве жеста извинения. На тебе, Боже, что нам негоже!

* * *

Ночное светло-голубое небо. Эти белые сумерки мучили полковника Пименова похлеще, чем вечно всем недовольные стокгольмцы. Настолько непривычно, что толком за ночь отдохнуть не получалось. А с утра захлестывали дела, одно другого сложнее — выкручивайся как можешь. Пока был военным комендантом шведской столицы, казалось, что вот-вот голова лопнет от навалившихся забот. Наивный, он не понимал тогда, ранней весной, своего счастья. Не видел всей картины, прячась за спиной отцов-командиров. А как погрузилась родная дивизия на шведские корабли и отбыла в сторону Кенигсберга, как сунул генерал-майор Зарубин Сеньке звезды полковника и приказ на прощание, вот тут-то стало Пименову не то что не до смеха — на слезы времени не осталось. В приказе-то том значилось: назначить полковника Пименова Арсения Петровича временным управляющим в ранге комиссара над генерал-губернаторством Шведенланд, передав под его начало три остзейских батальона ландмилиции.

Цеди, кабатчица, всем допьяна! Как же так⁈ Переломись, Арсений, сын Петра, на сотню Сенек да везде поспешай — и в финских шхерах, и в рудниках железных, и про остров Рюген не забывай, который какой-то местный граф сдал бранденбуржцам. Хорошо хоть прислали тогда на смену егерям непонятных белобрысых чухонцев. Злой народец, шведа гоняет в хвост и в гриву. У ландмилиции ушки на макушке, одного полка на всю страну хватило. Чуть где следы заговора, она уж тут как тут — крутит руки смутьянам. Да и немного тех заговоров было — шведы оказались людьми, к дисциплине приученными и порядок, спокойствие ценившими куда больше, чем пресловутую независимость. Конечно, первое время побухтели — пришлось сотню-другую на рудники отправить — да и успокоились. Никто к ним со своим уставом не лез, лишних поборов не требовал, местные налоги не разворовывал, как было при короле — чего, спрашивается, возмущаться? А то, что в армию забирали по призыву, преимущественно, на флот, так