Русский бунт. Интервенция - Алексей Викторович Вязовский

Все свои горести и радости последних месяцев вывалил полковник своему дружку закадычному Васятке Щегарю, тоже в офицеры выбившемуся, в подпрапорщики, после своего подвига у стен Стокгольма. Приказ о нем во всех армиях был зачитан — то честь великая, редко кому такое при жизни еще выпадет.

Он поправлял здоровье в Серафимерласареттет и явно шел уже на поправку. Арсений Петрович его навещал редко, дела не отпускали. Но если заглядывал, то рассказывал подробно обо всем. Вот и сегодня зашел проведать перед долгой отлучкой.

— Ты меня, братка, не считай каким гордыбакой. С чухонской милицией веселее все пошло. Шведенланд теперь и не узнать.

— Я, Арсений Петрович, не удивлен. Еще когда в лагерях под Москвой экзерцировали, говорили мне люди знающие, что, пока чухонец служит с тобой, нет лучше товарища. А как унтер-офицерские нашивки получит, словно подменили его.Три шкуры готов спустить с капральства.

— Не робей, Васятка. Ты теперь сам офицер. До твоей шкуры, 18 раз проколотой, никакой больше капрал али сержант не дотянется.

— Прощаться пришел?

— Да. Отбываю в Финляндию на неделю-две. Имею важное поручение. Боюсь, тебя не застану по возвращении. Дохтур баит, пора тебя выписывать. Так ты отпуском как есть награжденный. Съездишь в наш родной Косой Брод. Похвалишься наградами да офицерским званием. Бабушке моей не забудь поклон передать и серебра горсть, я тебе тут сложил в узелок.

— Больно большой узелок для серебра.

Арсений Петрович засмущался, покраснел ако красна девица.

— Я тут ботиночки еще положил, дамские, с пряжками. Обещал Аленке, дочке горного мастера отдариться. Но так передай.

— Передам. Что на словах-то сказать?

Полковник Пименов еще больше смутился.

— Передай… Скажи ей, чтоб меня не ждала. Не получится у меня в Самоцветные горы возвернуться в ближайшие годы. Говорят, Норвегию пойдем воевать — нужно царю-батюшке побережье ихнее.

— Так датчане в унии с ними. Ополчатся на нас. А с ними англичане, флот…

— То не нашего ума дело. Небось, Петр Федорович все обмыслил.

— Как скажешь, Сенька, как скажешь…

Обнявшись с другом на прощание, полковник двинулся в порт. Он любил это место, заглядывал сюда по утрам, когда выдавалась такая возможность — просто пройтись, а не как сегодня, по причине скомандирования на восток. Запах моря — вот, что его привлекало. Это звучало бы смешно для города на островах, если бы не одно важное обстоятельство. Здесь запах был особенным, концентрированным, а все благодаря столам у причала рыбацких лодок, заваленных утренним уловом. Плоской камбалой, треской, из которой готовили сушеную баккалу, столь ценимую в далекой Италии, сельдью и, конечно, царь-рыбой — лососем. Его длинные серебристые туши манили розовой мякотью на разрезе, она буквально просилась в рот.

— Хей-хей, герр комиссар! Презент!

Одна из веселых портовых теток в серых фартуках и нарукавниках, устроивших утренний торг добычей мужей-рыбаков, ловко отхватила длинным узким ножом ломтик нежной морской форели, положила его на кусок плоской ржаной лепешки, присыпала щедро крупной солью и протянула полковнику. Арсений от угощения отказываться не стал — привык уже к этой закуске.

Пока он наслаждался вкусом сырой рыбы, торговка на ломанном русском языке поведала о приключениях своего кузена, попавшего в плен под Выборгом. Все его уже похоронили, думали, что сгинул Ларс в сибирских лесах или в плену у джунгар, как случилось с Бригиттой Кристиной Шерзенфельд и ее мужем Ренатом (1). А он возьми да пришли письмо из диковинного южного края, из Заднепровского наместничества. Родственник торговки расписал свое житие в превосходных степенях — богатая земля давала щедрый урожай, невиданный на севере. Все бы хорошо, писал он, если бы не моровые поветрия, которые постоянно заносят турки…

Пименов вежливо выслушал рассказ, вытер руки поданной тряпицей. Приподнял над головой свою двууголку, прощаясь со всеми торговками:

— Dammer!

Ему ответили шутками, порой весьма фривольными, но его знания шведского языка не хватило, чтобы оценить все тонкости народного скандинавского фольклора. Раскланиваясь направо и налево он прошел к пирсу, где его ждал крепкий баркас и невозмутимый седобородый капитан, взявшийся довести его морем через Ботнический залив до Або.

Попутный ветер нес крепкое суденышко под косым шпринговым парусом, крепкий форштевень резал волну уверенно и легко. Мимо проплывали зеленые скалистые острова и островки — те самые, аландские, на которых отдыхали зимой егеря Зарубина, двигаясь по льдам покорять будущее генерал-губернаторство Шведенланд. Конечно, Арсений Петрович не узнал эти места, но сообразить было нетрудно. Всю дорогу он тихо улыбался непонятно чему — скорее всего просто наслаждался выпавшим на его долю путешествием, возможностью отрешиться хоть на немного от комиссарских забот.

С момента прибытия в Або начался его персональный «ад» по имени Маленький Олень. Так звали флегматичную финскую лошадь, выданную ему бургомистром. На ней ему предстояло добраться до крепости Олафсборг — спасибо Николаю Угоднику, что половину пути можно проделать на лодке. В Стокгольме Арсений брал уроки верховой езды, но в своих силах, как наездника, до сих пор не был уверен.

На удивление поездка с проводником выдалась более чем приятной. И лошадка вела себя выше всяческих похвал, и ночевки на финских хуторах отличались повышенным уровнем гостеприимства. А местные девки… О, заездили так, что Маленькому Оленю и не снилось! Даже стало немного грустно, когда из сырого тумана выплыли суровые очертания крепости Нейшлот.

— Рассказывай, драгоценный ты гость дорогой, рассказывай! — вцепился в Пименова прямо на крепостной пристани однорукий секунд-майор Кузьмин, еще не знавший, что и сам стал полковником. — В нашей глуши каких врак не услышишь!

Арсению Петровичу было что рассказать. Да столько, что одной белой ночи не хватит. Но начал он не с этого. Не с рассказов, а с поздравлений и подарков. Сразу зарядил, как научили его флотские, с главных калибров. «Однорукий Кусьма» самому шведскому королю дал укорот, но пименовский залп снес его как пушинку.

— Я — в полковники⁈ Я — в комиссары Финляндии⁈ — только успевал отвечать на каждый пункт сообщения гостя бедный инвалид турецкой войны.

— На меня посмотри, полковник! На годы мои!

— Так ты ж, наверное, герой! В газетах небось пропечатали! А я?

— И ты герой каких поискать! Сам царь-батюшка подарунок тебе отправил.

Арсений Петрович вынул из мешка завернутый в зеленый бархат презент. Развернул. Кузмин восхищенно охнул, сразу догадавшись, что видят его глаза.

— Прослышал государь, что тебя, полковник, покойный Густав блазнил серебряной рукой, да ты не поддался.