Слово мастера - Александра Лисина

впиваясь пальцами в волосы и сдавливая голову сына так, что тот скрипнул зубами. — Боль — это плата. Чем ее больше, тем сильнее ты станешь. Поэтому не разочаруй меня, сын. И доведи ритуал до конца.

Альнбар Расхэ не рискнул спросить, что именно имеет в виду отец и в чем суть ритуала передачи власти, через который проходит каждый глава рода, но о котором, кроме действующего тана, никто и ничего не знал.

А потом ему стало не до вопросов, потому что от ладони отца к нему пришло сначала обычное тепло. Потом это тепло превратилось в жар. Но почти сразу вместо жара молодого тана окутало самое настоящее, бешено ревущее и больно кусающееся пламя, хотя на самом деле никакого огня рядом не было, и он горел не снаружи, а изнури. Но при этом горел так, что, казалось, у него сейчас плоть с костей осыплется и устелет пол в кабинете тонким слоем свежего пепла.

Боль оказалась такой, что тан и рад был бы закричать, да только горло внезапно перехватило болезненным спазмом. При этом горел он уже весь, каждой клеточкой своего тела, каждой косточкой. Горел, но почему-то не сгорал. И от этого становилось еще хуже. Если бы он просто прогорел дотла и тут же умер, с болью его бы это в конце концов примирило. Просто потому, что со смертью любая боль должна будет уйти.

Однако эта боль никуда не уходила. Напротив, она гуляла по его одеревеневшему телу волнами. Сжигая, но не убивая. Вгрызаясь острыми зубами в мозг, но почему-то оставляя в сознании.

И это было невозможно терпеть.

Казалось, боль была всюду, и от нее не было спасения. Горела кожа. Горели руки. Горели и пылали жаркими углями два оплавленных провала на том месте, где когда-то были глаза.

Альнбар ослеп, оглох и полностью потерялся в этой боли, чуть не забыв, кто он и для чего сюда явился. Он хотел закричать. Хотел умереть. Хотел хотя бы на миг избавиться от этой ослепляющей, вездесущей, воистину мучительной боли.

Но старый тан велел:

— Терпи!

И Альнбар послушно замер, тяжело дыша и не зная, как сможет это пережить. А потом услышал над собой прерывистой вздох. Неожиданно понял, что боль — она терзает не только его, но их обоих. А затем с трудом приподнял неимоверно тяжелую, похожую на раскаленную болванку голову и поразился, увидев мгновенно постаревшее, стремительно бледнеющее, но по-прежнему решительное лицо отца, из которого жизнь уходила прямо на глазах.

При этом в голове молодого тана вдруг всколыхнулись странные мысли и воспоминания. Он словно наяву увидел то, чего никогда раньше не знал и не делал. То, чего не мог ни видеть, ни слышать, и о чем до сегодняшнего дня и близко не догадывался. Просто потому, что вместе с болью в его голову полился полноводный, бурлящий, воистину смертоносный поток памяти не только отца или деда, а многих поколений живших до него танов. И все самое важное, что у них было… все самые ценные знания, что у них имелись… сейчас стремительными волнами накатывали на корчащегося от боли мужчину, грозя вот-вот погрести его под собой.

Внезапная догадка, словно вспышка, осенила охваченный огнем разум нового главы рода Расхэ.

Ритуал передачи…

Сила рода, сосредоточенная в руках одного-единственного человека…

Выходит, вот почему таны рода Расхэ всегда были так сильны. Вот почему они так много знали. И вот почему вскоре после коронации нового тана всегда… во все века… так скоропостижно умирал старый.

Знания — это власть. И эту истину Расхэ усвоили уже очень давно. Поэтому в то время, как другие таны передавали преемникам лишь малую часть своих умений, Расхэ умудрялись передавать их целиком. Из поколения в поколение они дарили потомкам все самое важное, ценное, тем самым сберегая свое семейное наследие, не позволяя развеяться в пустоте ни крупице этих бесценных знаний. И в полной мере обеспечивая преемственность и власти, и жизни, и знаний в роду, тем самым усиливая его и поднимая на недосягаемую для большинства высоту.

Тан Альнбар вздрогнул, внезапно осознав, что нежданно-негаданно стал обладателем огромного пласта знаний о найниите, хотя до этого момента ему казалось, что его сведения об этом материале достаточно полны. Одновременно с этим в его голове закопошились всевозможные предположения, сомнения, незаконченные теории и даже прототипы устройств, с которыми когда-то работали его дед и отец.

Еще он, сам того не желая, стал обладателем информации обо всех складах, бункерах и схронах, которые веками создавались в самых разных местах страны. Какие-то из них, правда, давно уже были заброшены. Какие-то, напротив, по-прежнему функционировали. С некоторых надо было только снять десятилетиями сохраняемый стазис, и тогда в руках тана окажется полностью рабочий кабинет со всеми коммуникациями, вентиляцией и запасом еды и воды на достаточно долгий срок.

Также в его памяти отложились сведения обо всех действующих магических контрактах, которые когда-либо заключались от имени рода. Все сделки, причем как законные, так и нет, все договора, все имена и цифры…

Все данные по действующим предприятиям и заводам Расхэ.

Все списки посаженных на магические договора людей. Конечно, из числа тех, кто на тот момент еще был жив. При этом там были свои и чужие. Честные и не очень. Чужие шпионы и свои разведчики. Все контакты. Все номера. Все даты.

По сути, сейчас перед ним открылись все тайны рода, начиная от необычных и невероятных и заканчивая постыдными и даже страшными. Все, что было когда-либо придумано и сделано. Все, что было построено и уничтожено. Все, кого Расхэ когда-то возвысили или предали… абсолютно все. Включая суть того самого ритуала, который тан сейчас проходил, и его последствия, о которых он узнал слишком поздно.

— Нет! — прохрипел Альнбар, тщетно попытавшись вырваться из-под тяжелой руки. — Остановись… хватит! Не надо!

— Все ради рода, — прошептал тан Горус, дословно процитировав надпись на родовом гербе рода Расхэ, тем самым подтверждая, что сын понял его правильно. А потом сжал пальцы крепче, и Альнбару, отчаянно не желающему принимать такую правду, пришлось буквально силой выдирать себя из-под них. Через новую боль. Через крик. Через отчаянное нежелание продолжать эту взаимную пытку.

И он все-таки сделал это. Вырвался, тяжело рухнув на колени перед пошатнувшимся отцом и оставив в его руке клок темных волос.

— Хватит… — из последних сил прошептал он, уткнувшись лицом в восхитительно холодный пол. — Так нельзя. Есть ведь и другие пути.

— Других путей