Мой Тёмный Амур - Алексей Вячеславович Гришин

Минутная стрелка приближается к полуночи.

– Нет, – резко возражаю я.

Теперь я понимаю куда больше, чем раньше. Как я ухитрилась провести амуром триста лет, не представляя, что такое любовь? Неудивительно, что успехи у меня были так себе. Но пока не испытаешь всех этих мучительных чувств на себе, никогда не узнаешь, каково это для бессмертных и для смертных.

Я знаю своего – как ни странно произносить это слово даже мысленно – любимого. Валентин ценит свободу больше всего на свете, он сам много раз так говорил. Потеряв свободу, он сразу разлюбит меня, я начну тяготить его, стану обузой, а не счастьем. Похоже, высшее проявление любви – отпускать. Дать свободу тому, кого любишь.

– Я отказываюсь принять твой дар, – произношу я и закрываю глаза. Все-таки придется обратиться в прах прямо перед Валентином, теперь никуда не деться. – Давай не будем себя обманывать, остаться с кем-то навечно против твоей природы. Я действительно хочу, чтобы ты был счастлив. Не подведи.

Вот теперь я по-настоящему смирилась со своей гибелью и ухожу без сожалений. Я испытала все грани любви, и сладкие, и горькие. Как ни странно, мои последние тринадцать дней стали лучшими за всю мою долгую жизнь.

* * *

Раздается первый удар часов, мелодичный и едва слышный. На вечеринке, в ту ночь, когда мы с Валентином впервые поцеловались, этот звук казался мне оглушительным, словно поступь рока, но сейчас я принимаю его с нежностью. Вот и все. Это совсем не плохой финал.

Валентин с отчаянием взирает на меня, и я внезапно чувствую, что сила, впечатавшая меня в стену, исчезает. Он, похоже, чувствует то же самое, дергается всем телом и заваливается вперед, едва успев выставить перед собой ладони. Глаза у него расширяются от безумной надежды. Все эти дни он сдерживался, но сейчас смотрит на меня без всякого притворства, без фальшивой холодности. Смотрит так, будто хотел бы меня сожрать, сделать своей, а после снова и снова делать меня своей, никогда не удовлетворяясь. Голод, желание обладать, отчаяние, неуверенность – это все уродливые и прекрасные детали, из которых состоит любовь.

Часы бьют второй раз, третий. Мое тело становится легче, из него уходит вес и, возможно, жизнь. Не желаю опускать взгляд и наблюдать за тем, как исчезаю. Хочу смотреть на Валентина, пока у меня еще есть глаза.

Валентин бросается в мою сторону и оступается. Восстановив равновесие, пересекает комнату, опускается на колени и целует меня. Я страстно целую его в ответ. Как же хорошо, что Афродита смягчилась и решила дать нам шанс попрощаться! Умереть с поцелуем на губах не так уж плохо.

Мы целуемся как безумные. Валентин обнимает меня, я цепляюсь обеими руками за его рубашку, мы будто лишаемся тел, превращаясь в столкновение губ, языков, в нежные, голодные, жадные прикосновения. Я не сразу понимаю, что тел мы все-таки не лишились – даже я. Где-то вдалеке бьют часы, а затем затихают. Я все еще в объятиях Валентина, ощущаю его горячие ладони, запах моря и дыма, гладкие волосы под моими руками, влажный жар поцелуев.

Смерть все не приходит. Наверное, она задержалась еще на минуту. Наверное, она не может забрать тех, кто так страстно цепляется друг за друга. Потом губы начинает саднить, и я различаю на них вкус крови. Кто из нас кого укусил? Я с трудом отрываюсь и обнаруживаю, что Валентин с безумным видом уставился на меня, шарит взглядом по моему лицу, а ладонями – по телу.

– Я жива? – лепечу я.

Он кивает. Я кладу ладонь на его грудь, туда, где под рубашкой торопливо бьется сердце.

– Ты тоже… – Я быстро кошусь на часы. Пять минут первого. – Но почему?

– Потому что вы выполнили мое задание так, как нужно, – мягко произносит Афродита. Обернувшись, я смотрю на нее через плечо Валентина. Надо же, я успела забыть о ее присутствии. – Поцелуй в полном балансе, равная сила отдана и принята, нет ни слабой стороны, ни сильной. Я, как всегда, была права: любовь способна растопить каждое сердце. Спасти то, что казалось обреченным. Любовь – это высшая сила на свете, и вы доказали свою преданность ей.

Афродита подходит к нам, шелестя длинным платьем. На ее лице строгое выражение. Мы таращимся на нее с пола, не в силах выпустить друг друга из объятий.

– Живите так, как хотите, мои маленькие. Будьте свободны и счастливы. Любовь – это не оковы, а высшая свобода в мире. Сходитесь, расставайтесь, возвращайтесь друг к другу, попрощайтесь навсегда, если захотите. Главное, больше не отступайте от своего пути и никогда, никогда не смейте говорить, будто не верите в любовь. Она верит в вас – разве этого недостаточно?

– Я не умру? – спрашиваю я, не в силах в это поверить. Голос звучит жалко и тихо, с умоляющими нотками. – Я очень хочу жить. И чтобы он тоже жил.

– Вы оба будете жить, Лира. Более того, все, кхм… так скажем, жертвы нашего легендарного Темного Амура благодаря моей магии обязательно со временем обретут новые воплощения. Я задумывала так с самого начала и решила сделать это, если когда-нибудь наш красавчик с седой прядью пройдет свое самое главное испытание – испытание истинной любви. Что же касается вашего будущего, у вас есть работа, выполняйте ее хорошо. Вас ждут влюбленные сердца и полные надежд пары. Валентин, лук и стрелы найдешь в спальне. Хотя… – Афродита безмятежно улыбается, и на ее розовых щеках появляются ямочки, – не бросай писать книги. Мне они понравились, я все прочла. Ты так тонко понимаешь любовь! Мне было обидно, что ты столь дивно о ней пишешь, но не тратишь свой дар на предназначение, ради которого создан.

Валентин взирает на нее с выражением, которого я еще не видела на его лице. Как будто тот, кто для него очень много значит, сделал ему лучший в жизни комплимент. Я не ревную – пусть он будет счастлив не только со мной, не только от того, что делаю я. Пусть просто будет счастлив, даже если однажды для этого я ему уже не понадоблюсь. Любить – значит давать свободу, и мое сердце понимает это, но мои руки продолжают цепляться за Валентина, не выпуская ни на секунду.

– Omnia vincit amor, et nos cedamus amori, – удовлетворенно произносит Афродита, глядя на нас. – Знаете, смертные приписывают эти слова своему поэту Вергилию, но сказала их я. Он записывал за мной. – На ее губах расцветает мечтательная улыбка. – Прекрасный, печальный смертный. Несколько вечеров под цветущими деревьями он внимал мне, как не внимал ни