Демонология крови - Александр Александрович Розов

воду в тех или иных смесях, встречаются поверхностные океаны из метан-этановой смеси. Таковы океаны Титана, спутника Сатурна. В Солнечной системе лишь два объекта имеют плотную атмосферу, твердую поверхность и океаны на ней. Это Земля в поясе Златовласки и Титан в поясе Снегурочки. Но вообще, в Галактике второй вариант должен встречаться чаще.

— Очень спорное утверждение, — прокомментировал Дуглас Рэнвилл.

Голландка-физик миролюбиво улыбнулась нобелевскому лауреату.

— На первый взгляд оно действительно спорное. Мы ведь так мало знаем о планетных системах других звезд, не правда ли?

— Именно это я имел в виду, — подтвердил он.

— …Но, — продолжила она, — некоторые вещи мы все-таки знаем. Например, что самые распространенные звездные объекты в галактике, это красные и коричневые карлики. Красных карликов впятеро больше, чем всех других, более горячих звезд. Коричневые карлики даже многочисленнее, чем красные. Они нечто переходное между звездами и газовыми планетами-гигантами. Они всего в несколько раз тяжелее нашего Юпитера, температура поверхности около 2000 Цельсия, так что они состоят не из плазмы, а из смеси атомов и возбужденных молекул, почти как обычное пламя. Пояс Златовласки у коричневых карликов очень узкий или отсутствует, но пояс Снегурочки значительный. Коричневый карлик в зависимости от своего спектрального класса, обдувает планеты разреженным молекулярным ветром того или иного типа. Ветер одного типа создаст на планетах поверхностные метановые океаны, как на Титане, ветер другого типа — водно-органические подледные океаны, как на Энцеладе. Ветер третьего типа создает также подледные океаны, но водно-аммиачные, как на Тритоне, спутнике Нептуна.

— Но это лишь гипотеза! — эмоционально заявил Рэнвилл.

— Разумеется, это лишь гипотеза, — Аслауг снова улыбнулась, — однако, хозяева Чубакки построили для пересечения Солнечной системы маршрут с облетом Сатурна по весьма специфической траектории. Это уже не гипотезы, это факты.

— Подождите, я запуталась! — воскликнула телеведущая, — На что похожа планета хозяев Чубакки? На Титан, на Энцелад, на что-то еще?

— У них много планет, — поправила Аслауг, — ведь хозяева Чубакки — сверхцивилизация второго типа по Кардашеву, значит, они полностью освоили окрестности своей звезды.

Телеведущая задумалась, затем переформулировала вопрос.

— Но ведь они не всегда были сверхцивилизацией. Когда-то они появились на какой-то планете путем биологической эволюции. Так на что похожа их родная планета?

— Теперь, — сказала Аслауг, — для них все эти планеты, как родные.

— Вы хотите сказать: они терраформировали… Перестроили там все планеты?

— Я хочу сказать: отчасти они перестроили планеты, а отчасти — себя.

— Э-э… — телеведущая замялась, — …В смысле, они перестроили себя генетически?

— Не только генетически, — Аслауг улыбнулась, — речь идет о перестройке всего физико-химического базиса организма. Когда-нибудь мы тоже сможем делать это. Такой путь прогресса следует из общеизвестного факта: роботизированное исследование планет и планетоидов на порядок дешевле пилотируемого исследования — поскольку не требует сложной системы жизнеобеспечения. Но оно низкокачественно, поскольку робот плохо решает нестандартные задачи. Выход из дилеммы: либо создать робота, качественно не уступающего астронавту-человеку, либо перестроить астронавта, чтобы не требовалось более сложное жизнеобеспечение, чем для робота. В любом варианте это конвергенция биогенного разумного существа и техногенного робота до естественной точки слияния.

— Естественной!? — громко возмутился нобелевский лауреат.

— Да, — сказала она, — строение любого живого существа содержит неизбежные дефекты, порожденные слепым ходом биологической эволюции. Конвергенция устранит самые очевидные дефекты: узость сектора адаптации к условиям внешней среды и краткость индивидуальной жизни. Сектор адаптации к среде должен многократно расшириться, а продолжительность жизни вырасти в сотни раз. Лишь так пилотируемые межзвездные полеты на доступных субсветовых скоростях станут реалистичными.

— Вы хоть понимаете, насколько опасны такие заявления? — спросил он.

— Честно говоря, я не вижу в этом ничего опасного, а вы? — парировала Аслауг.

— Конец первого раунда! Перерыв на выпуск новостей, — объявила Габи Витали, когда Дуглас Рэнвилл еще только собирался резко возразить голландке-физику.

…

*30. Следующие раунды. Глумление над общечеловеческими ценностями

В кают-компании фишербота «Хеллхунд», поворочавшись в кресле, Скрэтти Сай очень выразительно фыркнула, и восторженным тоном циничного эстета, произнесла:

— Во втором раунде будет изумительно-великий срач.

— Изумительно-великий в каком смысле? — спросил Хлотар Нарбо.

— В таком смысле, что говно будет хлестать через край, — охотно пояснила Скрэтти.

— Но вроде не с чего, это ведь не политика, — удивился он.

— Тем не менее, Скрэтти права, — отозвалась Камилла Далансон, сладко потягиваясь на диване, и поудобнее устраивая голову со свежей стрижкой на коленях у капитана. При дайвинге лучше или собрать волосы в клубок, или коротко подстричь, иначе придется следить, чтобы они (по закону Мерфи) не попали туда, где это наименее желательно. В маленьком экипаже не было талантливых парикмахеров, и стрижка получилась не очень удачная (мягко говоря). И наплевать, поскольку не влияет на роман с Хлотаром. Кстати: Камилла не хотела задумываться о перспективах этого романа. Путь будет, как будет.

— Так, — произнес Хлотар, — я не понял: если нет политики, то вокруг чего будет срач?

— В том-то и дело, что это политика, — сказала она, — точнее, корни или базис политики.

Капитан недоверчиво покрутил головой.

— Опять я не понял. Мне показалось, что речь шла о роботах и ГМ-людях в космосе.

— Да, но прозвучало слово «конвергенция» применительно к человеку и роботу. А базис любой политики в том, что человек это нечто абсолютно, принципиально иное.

— Иное, чем что? — спросил Хлотар.

— Иное, чем все. Человек не сводится к физике, химии, механике. Человек это тайна.

— Скажи уж сразу: образ божий, — иронично посоветовала Скрэтти.

— Ты уже сказала, — отшутилась Камилла, — и ты права: паттерны современной политики сформированы в те не очень давние времена, когда даже в научной среде доминировал христианский взгляд на человека. Возможно, это к лучшему. Механистические взгляды плохо совмещаются с представлением о человеческом достоинстве и правах.

Скрэтти соскользнула с кресла и, заряжая кофеварку, бросила, как бы невзначай:

— Христианский катехизис еще хуже совмещается с этим представлением.

— Возможно, ты права, — Камилла улыбнулась, — а я лишь высказала тезис большинства. Любой социологический опрос укажет на это.

— Я знаю, — отозвалась Скрэтти, — поэтому предсказываю великий срач на брейн-ринге.

— А ты можешь предсказать детальнее? — поинтересовался капитан.

— Могу. Нобелевский лауреат заявит: биотехногенная конвергенция это постгуманизм. Журналист спросит: что плохого в постгуманизме? В ответ будет скучная проповедь о самоценности человеческой культуры и нашем общем долге перед ней. Журналист, не дожидаясь слова «аминь», ввернет яркую цитату о культуре из кибериады Лема или из гримуара Морлока и, как сказано по аналогичному поводу в библии: Да будет Срач!

— Что ж, скоро увидим, угадала ли ты. Кстати, а что такое гримуар Морлока?

— Это учебник-конспект политической культурологи, который сочинил Вилли Морлок вскоре после гибели Каддафи во время Арабской весны 2011 года. Морлок