1977 - Александр Скок

и твердая. Я тоже смотрю на него прямо. Не прячу взгляда, мне скрывать нечего. Ну, кроме того, что я бежал от патруля, начистил морду сыну секретаря горкома и собираюсь скупать золото в промышленных масштабах, вбрасывая в экономику СССР лишние деньги. Конечно мелочь эта сумма для мощной экономики СССР, но все же факт остается фактом. Можно считать, что веду подрывную экономическую деятельность.

– Пошли в дом. Добро пожаловать к столу.

– Он уже уходит, пап, – сказала Аня едва слышно.

– Да, уже, – подтверждаю.

– На пять минут. Мать как раз стол накрыла. Мы же в четыре собирались садиться? Старый новый год проводить.

Аня кивнула.

Что? В четыре? Зачем тогда она согласилась на это время?

Я колебался с ответом. Аня – тоже. Николай взял все в свои руки.

– Пошли, пошли. Я не кусаюсь.

И потянул меня за локоть за собой. Напоследок я бросил взгляд на Аню, сложил губами: «В четыре?». В ответ она пожала плечами. Взгляд виноватый.

Миг и я уже в прихожей. Снял пальто, повесил на вешалку. Николай ушел на кухню. Мать гремела тарелками в гостиной. Аня провернула замок.

– Я мог прийти раньше. В четыре за стол? – прошептал я ей.

– Прости. Они решили сесть в четыре после твоего звонка, – шепотом ответила Аня.

Вот дела.

Я снял ботинки, прокручивая в голове, как сложится дальше этот день. Что будет за столом? Допрос? Или непринужденная беседа? Ведь Николай чует, что я никакой не однокурсник. Он чует, что я мог быть парнем Ани. И хочет узнать меня поближе. Прощупать своим внутренним милицейским сканером. Попал, так попал. Остается только надеяться, что он не видел на меня ориентировку за то разбитое окно в котельной. А что если видел? Что если это ловушка? Что если за мной приедет патруль? Разувшись, я поправил костюм, и Аня едва коснувшись пальцами моей руки, повела в гостиную, обращаясь на ходу к матери:

– Ма, у нас гость. Мой друг.

Глава 16

Гостиная.

Воздух здесь был тяжелым, пропитанным запахом еды, старого дерева и чего-то неуловимого – может, прошлого, может, чужих воспоминаний. В центре комнаты на ковре стоял накрытый белой скатертью стол, похожий на корабль, готовый отправиться в плавание по волнам праздничного застолья. Уже сервирован, все на своих местах.

Над столом висела люстра с висюльками. В темноте, они, наверное, дрожали, отбрасывая призрачные блики на стены. Почти такая же люстра висела в ювелирном магазине. Только там она была огромной, а здесь – уменьшенная копия, но эффект тот же.

У стены громоздился шкаф с посудой. Через стекло блестел аккуратно расставленный сервиз, как в музее, где вещи стоят не для пользования, а просто чтобы быть. Рядом окно с белыми занавесками, два кресла и журнальный столик. А у другой стены – школьное пианино, молчаливое, почти забытое. Около него книжный шкаф.

Телевизора не было. На зато был радиоприемник. Огромный, такой же, как у моей бабушки. Эти штуки будто бы дышали – теплым ламповым звуком, гулкими голосами дикторов, легким потрескиванием эфира. Большой, тяжелый, размером почти с комод. Он словно следил за тобой, даже будучи выключенным.

В углу елка, украшенная игрушками и серебряным дождем. Свет от люстры отражался в стеклах шаров.

– Сергей, – представила меня Аня перед матерью.

– Здравствуйте. С наступающим вас, – сказал я.

Аня была похожа на нее. Черты лица, взгляд, даже манера держаться. Мать при полном параде: серое платье, тщательно уложенные волосы, аккуратный макияж – все, как надо.

– И вас с наступающим, – ответила она. Голос ровный, нейтральный, но в нем была легкая нотка чего-то…чего? Недоверия?

Мать поставила на стол большую тарелку с оливье, но тут же начала нервно поправлять вилки и тарелки. Они и так были на местах.

Может, это просто привычка.

А может, что-то другое.

– Анна, принеси с кухни селедку под шубой, – сказала она. В голосе слышалась еле уловимая нотка строгости, та самая, что не требует повторений.

Аня ушла, и мы остались одни.

Тишина повисла в комнате, плотная, как декабрьский снег за окном. Я ощущал себя чертовски не в своей тарелке. Будто вторгся в чужой мир, в который меня не приглашали. Не знал, куда себя деть, чем занять руки, куда смотреть.

Нашелся.

Подошел к книжному шкафу и стал бегло скользить взглядом по корешкам книг. Книги – это безопасно. Книги не задают вопросов.

И тут меня как током прошибло. Мое кольцо! Одним движением я снял его с пальца и спрятал в карман.

– Не стесняйся, Сергей, присаживайся за стол. Все свои, – сказала мать, аккуратно раскладывая салфетки.

Я сел, но не в главе стола. Так, на краешек табурета, словно в любой момент был готов сорваться и исчезнуть.

– У вас много книг, – произнес я. Просто чтобы что-то сказать.

– Библиотека моего супруга. Он любит читать, – ответила она, продолжая раскладывать салфетки, словно это был какой-то ритуал. – А вы давно с Аней… дружите?

– Два года уже получается. Учимся вместе.

Она подняла голову и посмотрела на меня. Внимательно. Чуть прищурившись, будто пыталась увидеть то, что я скрывал.

– Странно… Ты, конечно, извини, но выглядишь гораздо старше второкурсника. Сколько тебе лет?

Тишина.

Такая тишина бывает перед грозой. Или перед тем, как ты осознаешь, что сделал что-то, за что тебе придется отвечать.

– Мама! – воскликнула Аня с легким упреком.

Она вошла в комнату с тарелкой салата, и я уловил в ее взгляде просьбу не придавать словам матери значения.

Я улыбнулся. Легкая, ни к чему не обязывающая улыбка.

– А что здесь такого? Это у женщин спрашивать возраст некрасиво, а мужчин – можно, – сказала мать.

– Это семейное что ли… Вся моя семья выглядит старше. Такие вот гены. Мне двадцать два, – произнес я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Соврал.

Не скажу же, что мне скоро стукнет тридцатник. Да и вообще, сам я не местный, а приезжий, в смысле, путешественник во времени. Тогда точно примут за алкаша с белой горячкой в активной стадии. Рожа-то у меня как раз– разбита. Остается надежда, что пудра Юльки не потекла и еще держит грим...

И тут раздался звонок в дверь.

Внутри все оборвалось. Будто на горло наступили, а потом резко отпустили, но легче не стало.

Звонок. Один короткий, потом еще один, настойчивый.

Черт.