Тьма. Том 4 - Лео Сухов

— Ну… Или вовремя кувыркаться с доступными сударынями… — почесал затылок Бубен. — Или сжать зубы и терпеть, как наш Федя.

— Я за первое предложение! — поспешно согласился Кислый. — Первое лучше!..

— А Федя у нас выбрал второе. И мы будем уважать его выбор, но… Но товарища спасём! — решительно заявил Бубен. — Ну то бишь, отработаем путь девушки самостоятельно, не подпуская к ней нашего яйцеголового предводителя!..

— Угу, только сообщать мне не забывайте, что и как… — хмуро согласился я. — Чего-то у Алёны и в самом деле неладное в жизни происходит…

Бубен и Кислый заржали хором, а я осёкся. Нет, я хорошо помнил, что пыталась растолковать мне трезвомыслящая часть сознания: Алёна — та ещё трусиха. Однако меня не покидало смутное предчувствие… То самое, которое не раз предупреждало о неприятностях.

И это предчувствие зудело хуже комариного укуса, когда я думал о просьбе Алёны. Поэтому, поулыбавшись вместе с Бубном и Кислым, я всё-таки объяснил свою позицию:

— Можете, конечно, списать на моё состояние… Но, судари, с девушкой и вправду что-то неладно. Не с самой Алёной, Бог с ней… Да я к ней на пушечный выстрел не подойду без крайней необходимости! Нет, со всем этим делом… Поэтому вы, пожалуйста, и её путь от работы до дома отработайте, и меня обо всём странном предупреждайте.

— Слова не мальчика, но мужа! — кивнул Бубен, а потом заботливо так спросил: — Федь, а у тебя мозги набекрень не едут, когда вот такие разговорчики в голове? Ну, когда там один разумный голос спорит против одного безумного?

— Что⁈ — я вылупился на Бубна, чуть не поперхнувшись пеной и ощущая, что теряю почву под ногами.

Просто на миг мне показалось, что он знает… Знает об Андрее-блиноеде и Феде-младшем. И о том, что Андрей — и вовсе из другого мира.

— Ну а ты думал, ты единственный, кто пытался гормон мозгами давить? — удивился Бубен, и меня отпустило. — Так всегда бывает… Кто пытался, тот по себе знает.

— Неа! Я не знаю! — гордо отозвался Кислый.

— А в тебе я не сомневался, друг мой! — Бубен то ли улыбнулся, то ли скривился, похлопав парня по плечу. — Но если хочешь расти над собой — всё-таки попробуй как-нибудь… Чем-нибудь… Попробуй, в общем. Новый опыт, знаешь ли, лишним не бывает.

— Ага…

— Ладно, судари, я в бричку и спать! — решил я. — День был тяжёлый, но, к счастью, он закончился…

— Давай! На посошок! — Бубен поднял кружку, а я стукнул об неё своей, и даже Кислый успел присоединиться. — Каждый день, в конце которого ты ещё жив — можно считать удачным и хорошим!..

В училище я вернулся далеко за полночь. Хорошо, что мои отношения с Семёном Ивановичем позволяли подобную свободу действий. Других учеников, будь они сто раз родовитыми, смотритель без записки от родителей или Марии Михайловны не пустил бы. А мне, после всех моих вольных и невольных геройств — прощал очень многое.

— Поздно ты, Федь… — разве что укорил он меня сонным голосом.

— День выдался не самым лёгким, — честно ответил я и не преминул извиниться: — Простите за опоздание, Семён Иванович.

— Иди уже! Отсыпайся! — беззлобно отмахнулся тот, ныряя обратно в каморку.

Вторник 1-го ноября выдался морозным. Я даже проснулся оттого, что в комнате вдруг стало холодно. Водяной обогреватель под окном не справился, и температура упала градусов до девятнадцати. Конечно, я был уверен, что Семён Иванович уже решает возникшую проблему, но заснуть больше не смог.

Ещё и голова после вчерашних возлияний была тяжёлая, а кровь гулко стучала в ушах… Пришлось подниматься, идти в душ, а затем, ёжась и кутаясь в одеяло, пить крепкий чай. Почти чифирь, как сказали бы в мире Андрея.

Здесь, к слову, о таком рецепте не знали. Если чай перезаварился, его просто выливали и заваривали новый. Всего-то делов: наложить новую порцию в сетчатый шарик на цепочке и опустить в кипяток минут на десять.

Я же специально заварил крепкий-крепкий, навалив туда побольше сахару — и залил всё это в бездонную юношескую топку. Андрей называл рецепт «утренним бальзамом». Этот чай похож, правда, по консистенции на сироп, зато на ноги поднимает — будь здоров! Главное — пореже употреблять, иначе такими темпами до диабета недалеко.

К слову, имейся у меня какое-нибудь средство для выведения токсинов, навроде янтарной кислоты — лучше было бы его принять с вечера. Однако с лекарствами в этом мире туго. И большую часть отпускают по рецепту лекаря или врача. Мол, нечего пихать в организм всякую химию, когда практически всё можно исправить «тенькой».

Заставить себя выйти на утреннюю пробежку было тяжело, однако я справился. Натянул тёплый спортивный костюм, выбрался на улицу — и затрусил в сторону стадиона училища. Снаружи меня покусывал мороз, а изнутри грызло какое-то непонятное недовольство и беспокойство… Как будто я отклонился от прямого пути и что-то упускаю…

Неприятное, к слову, чувство: вроде как ты не в своей тарелке. А в чьей — не знаешь.

И, тем более, не знаешь, кто и когда начнёт из этой тарелки есть.

А когда тебя мотает по жизни, словно горошинку, которую какой-то неумёха пытается подцепить вилкой, гоняя по всему блюду — немудрено попасть в неприятности. Я это хорошо… Нет, не знал даже, а чувствовал всем своим афедроном. И почти не удивился тому, что произошло следом…

Пробегая крутой поворот, ведущий к стадиону, я чуть не столкнулся с Ярополком Коноваловым, бежавшим навстречу. Вот только у него темп был на порядок быстрее: видимо, совсем замерзать начал.

— Смотри, куда прёшь! — рявкнул Ярополк, двумя руками попытавшись оттолкнуть меня с пути.

Правда, реакция у того, кто успел послужить на границе — по определению получше. Даже в таком состоянии. И я просто скользнул в сторону, а парень уже толкал — и делал это, к сожалению, всем телом.

Отчего и полетел носом на припорошенную снегом дорожку.

Выбежавшие из-за угла Беломорцев, Овсова и Федосеев зашлись хохотом, не став жалеть чувств Ярополка. А этот юный балбес, конечно же, такого стерпеть не смог. И, вскочив на ноги, тут же нашёл причину своих бед.

— Да ты совсем берега попутал, чернь! — рявкнул он. — Ты меня