Сталь и пепел - Дмитрий Ворон

Он отодвинул от себя лист пергамента и медленно поднялся из-за стола. Его фигура в простом, но безупречно чистом камзоле, без видимого оружия, казалась более внушительной, чем любой доспех.

— Сержант Коршун, вы ветеран. Вы знаете цену крови и железу. Скажите, что вы думаете об этих… методах?

Коршун, не меняя положения, ответил, глядя в пространство перед собой:

— Методы эффективны, господин генерал. Они достигают цели с минимальными потерями. С нашей стороны.

— «С нашей стороны», — повторил генерал. — А с чужой? Страх. Хаос. Гниение изнутри. Это не рыцарская война, сержант.

— Нет, господин генерал, — согласился Коршун. — Это война.

Генерал почти неуловимо кивнул. Потом его ледяной взгляд снова приковался ко мне.

— Рядовой Лирэн. Вы либо гений, способный видеть поле боя как шахматную доску с фигурами, о которых другие и не подозревают. Либо… вы опасный безумец, играющий с силами, которых не понимаете и не можете контролировать. Ваши идеи — это нож. Очень острый нож. Им можно мастерски выполнить сложнейшую операцию. Им же можно случайно перерезать горло самому себе или тем, кто рядом.

Он сделал шаг ближе. От него не пахло вином или чесноком, как от многих офицеров. Пахло холодным металлом, мятой и старой кожей.

— Так давайте же выясним, кто вы. Не на словах. На деле.

Он повернулся к столу и ткнул пальцем в одну из детализированных карт — мою же карту сектора.

— Здесь, в тридцати километрах к северо-востоку, находится деревня Штейнхаген. Наши последние данные говорят, что она еще лояльна барону. Но разведка Фалькенхара активно работает в том районе. Мы потеряли с ней связь две недели назад. Ваша задача — не просто разведать. Определить ее статус. Жива ли? Захвачена? Если лояльна — установить устойчивую связь, оценить возможности для вербовки местных в информационную сеть. Если захвачена — оценить силу гарнизона, его уязвимости. Если уничтожена… понять, как и почему.

Он посмотрел на Коршуна.

— Сержант, это задание для вашего взвода. Вы отвечаете за его выполнение. Но, — ледяные глаза снова перешли на меня, — в планировании и тактическом руководстве операцией на месте я полагаюсь на «неортодоксальное мышление» рядового Лирэна. Вы будете его… советником, сержант. Контролирующим звеном. Чтобы нож резал врага, а не держащую его руку.

В шатре повисло гробовое молчание. То, что только что произошло, было беспрецедентным. Генерал лично ставил задачу рядовому, по сути, временно повышая его в статусе над самим сержантом, но оставляя тому формальную ответственность. Это был рискованный эксперимент. Проверка на прочность и для меня, и для Коршуна, и для всей нашей хрупкой, только сложившейся спайки.

— Выполняю, господин генерал, — глухо произнес Коршун. В его голосе не было обиды. Было принятие приказа, каким бы необычным он ни был.

Генерал фон Герцог смотрел на меня, ожидая.

— Вопросы есть, рядовой?

Мой разум уже анализировал задачу, накладывая на известные данные о местности, вражеских паттернах, логистике.

— Один, господин генерал. Каков приоритет: скрытность или скорость получения информации?

Ледяные глаза блеснули. Вопрос был правильным. Стратегическим.

— Информация, — четко сказал генерал. — Но информация, добытая призраком, ценнее информации, добытой ценой раскрытия призрака. Вы поняли?

— Так точно, господин генерал, — ответил я. — Призрак должен остаться невидимкой. Даже если ему придется дольше наблюдать.

Генерал медленно кивнул, впервые за всю аудиенцию в его взгляде мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее удовлетворение.

— У вас есть четыре дня на подготовку и семь — на выполнение. Доклад — лично мне. Свободны.

Мы вышли из шатра в слепящий солнечный свет. Воздух снаружи казался невероятно легким после густой атмосферы власти и давления внутри.

Рогар выдохнул, будто сбросив с плеч мешок камней.

— Ну и задачка… Деревня, про которую ничего не известно. Идти наугад.

— Не наугад, — тихо сказал Сова. — По карте.

Коршун обернулся ко мне. Его лицо было непроницаемым.

— Ну что, «советник»? С чего начнем?

В его голосе не было вызова. Был простой, деловой вопрос. Он принял правила игры. Теперь дело было за мной.

— С изучения всего, что мы знаем о пути к Штейнхагену, — ответил я, чувствуя, как в груди зажигается холодный, знакомый огонь анализа, планирования, расчета. — И с подготовки быть не просто разведчиками. А… диагностами. Нам нужно не просто посмотреть. Нам нужно понять, что болит у этой деревни. И решить, можем ли мы стать для нее лекарством. Или констатируем смерть.

Это был вызов. Самый серьезный из всех, что бросали мне в этом мире. Не вызов на дуэль. Вызов доказать, что мой разум — не аномалия, а оружие. Оружие, достойное внимания генерала. И я намеревался доказать это не словами в душном шатре, а делом в холодных лесах, окружающих деревню Штейнхаген. Генерал хотел выяснить, кто я — гений или безумец. Скоро он получит свой ответ. В форме отчета, написанного не чернилами, а действиями в тишине.

Глава 36

Подготовка к походу на Штейнхаген была методичной и мрачной. Карты, снаряжение, пайки. Но параллельно этой привычной солдатской рутине во мне шла другая, тихая подготовка. Я чувствовал её не в мышцах, а в чём-то глубже — в том самом внутреннем пространстве, откуда приходила сила Эфира. Как слабый, постоянный резонанс. Как эхо от удара по струне, натянутой между мной и лесом.

На третью ночь после вызова у генерала я не пошёл ужинать. Вместо этого я вышел за частокол, сел на корточки у старого дуба и просто закрыл глаза, стараясь уловить тот самый отзвук. Не думать, не анализировать. Слушать внутренним слухом.

Сначала — лишь биение собственного сердца, шум крови в ушах. Потом, как сквозь толщу воды, проступило ощущение. Не звук, не запах. Чистое, безобъектное состояние: бдительность. Затем оно сменилось другим: терпение. И третье, самое чёткое: присутствие.

Я открыл глаза. Он сидел в трёх шагах, как будто возникал из воздуха. Его чёрная, отливающая в глубине сине-фиолетовым опаловым мерцанием шкура почти сливалась с ночью, но силуэт был ясен. Сломанные рога, изящные и гордые, как корона падшего принца тёмного леса. Золотые глаза с вертикальными зрачками светились собственным холодным светом, изучая меня.

— Тень, — произнёс я тихо. — Нам идти. Далеко. Там может быть опасность. Для меня. Для моей… стаи.

Он не двинулся. Но в ту же секунду в моём сознании, прямо перед внутренним взором, вспыхнул образ. Не картинка, а нечто более фундаментальное: ощущение бегущего оленя, запах хвои, хруст ветки под тяжёлой, чуждой поступью. И поверх этого — чувство предостережения. Оно было настолько