Мгновение ока - Йоав Блум

она сжимала баллончик с краской, а в левой – изображение музыканта, которого они решили нарисовать в качестве символа. Вокруг должно быть написано: «Мир не сможет заглушить нашу музыку» – или что-то в этом роде.

Но Элиана, как уже говорилось, плохо справлялась с задачей там, наверху, потому что обе ее руки были заняты, и попросила Йони подержать фотографию. Йони, не подумав, отпустил веревку и потянулся к Элиане. Бени издал приглушенный крик, веревка дернулась в его руке. Элиана упала. Эди бросился ловить ее или хотя бы смягчить падение. У него получилось. Она только слегка ударила ногу и поцарапала ладонь. Но Эди сломал ребро и правую руку в двух местах. Врачу он сказал, что неудачно прыгнул, и выслушал лекцию о том, что́ еще в своей жизни он делает не так.

В те месяцы, пока рука была в гипсе, он не мог играть на фортепьяно. И потом не пытался вернуться к занятиям. Страсть к музыке угасла, как и многие другие его желания. Он, вероятно, такой же слабак, как его родители. Йони тысячу раз извинился перед ним и перед Элианой. Элиана простила, и Эди вроде бы тоже – на словах: забей, бывает. Однако в глубине души, под маской дружбы, – не простил. Йони чувствовал это, хотя Эди не обмолвился ни словом. Он уже не станет великим музыкантом. Позднее, годы спустя, все еще полный любопытства, он прочитает о масонах, тамплиерах и им подобных, потом перейдет на Крестовые походы, Средневековье и прочее. Сначала это увлечение поможет ему отыскивать и приводить в спорах с друзьями доказательства обреченности человечества. Войны были всегда. Безнадега была всегда. Повсюду людей пережевывает и перемалывает система, которая сама состоит из людей, перемолотых и пережеванных другими, и все они придумали себе оправдания, потому что колесо вертится уже слишком быстро и его невозможно остановить. В конце концов он пойдет изучать историю в университете, твердо решив стать лучшим, разгадать, как это колесо вращается, словно есть некая тайна с множеством подсказок. Некоторые посмеивались над ним. Конечно, зачем ему настоящая профессия, когда у его семьи полно денег? Он не обращал на них внимания. Пусть подавятся.

* * *

«Привет». – «Привет». – «Как прошел семинар?» – «Неплохо. Они не безнадежны». – «Жаль, что тебя здесь нет». – «Скучаешь?» – «Конечно, но все не так плохо. Тебе бы тут понравилось». – «Я тебе доверяю». – «Руководители фонда стараются объяснить мне, сколько жизней мы изменили к лучшему». – «Рад это слышать». – «Ты делаешь великие дела, Эди». – «Мы делаем». – «Жаль, что ты этого не видишь». – «Когда ты там, я как будто бы тоже».

Где-то в Африке есть детский дом, названный в честь него, и несколько школ, чьи финансовые потоки проистекают из его фонда. Элиана ездит туда от его имени, приветствует танцующих детей своей очаровательной улыбкой. Никто не знает о его благотворительности. Пиара нет. Он никогда не просил, чтобы его имя упоминали. Он не видит в этом смысла. Они знать не знают, кто он такой, и если бы увидели его, то это бы ничего не изменило. Каждая подобная встреча была бы для него мучительной. Слишком много притворной вежливости. Слишком много хождения туда-сюда с людьми, которые говорят с его деньгами, а не с ним. У Элианы хорошо получается. Элиана верит, что личное присутствие имеет значение. Связывает души. Он знает, что никто там его не любит. Он просто очередной донор, очередной мешок с деньгами. Это не его заслуга. Не он делает великие дела. Это деньги его родителей. Он – мешок. Вот и все.

Закон четвертый: тайное братство крепнетс течением времени. Если это не так, значит нарушен один из трех первых законов.

Распад начался, когда они сдали выпускные экзамены. Это вызвало в нем ужас. Расставание говорило о том, что все – чистая случайность. Слепая судьба свела их в одном районе, в одной школе и стала единственным основанием их дружбы. Когда привычный уклад изменился, дружба сошла на нет. Редкая переписка, натужные попытки устроить вечеринку на Пурим или в день рождения. Не то чтобы он сильно их любил, но хотел сохранить компанию.

Именно поэтому он уступил Элиане. В начале третьего десятка их жизни все уже распалось. Можно было почувствовать ветер, задувающий в трещины. Слишком сложно стало удерживать всех вместе. «Когда-нибудь нам придется рассказать», – сказала Элиана. Они объявили друзьям о том, что встречаются, и снова связали всех вместе. Йони, который даже не думал исчезать из жизни Элианы, привел с собой Дорона. А Бени дружил с Эди. Их любовь, как краеугольный камень, не позволила рухнуть порталу дружбы.

Он сидел в своем кабинете и проверял студенческие работы. Не утруждал себя чтением от корки до корки. Преподавание, которое он считал своим коньком, оказалось главным препятствием на пути его карьерного роста в академической среде. Занятия с невежественными юнцами пожирали время, этот редчайший ресурс.

Элиана уже не может его терпеть. Никого не может. Новорожденный ребенок забирает все ее внимание, все силы. Он сидит в кабинете и таращится в стену, только чтобы не выходить и не сталкиваться с ней. Она изменилась, он изменился. Он ненавидит преподавательскую работу не меньше, но работа хотя бы дает ему оправдание, позволяющее не видеть ее усталых глаз. Дверь с шумоизоляцией надежно защищает от детских криков. Он поймал себя на мысли, что было ошибкой приводить в мир нового человека, однако те редкие моменты, когда они не ссорятся, а ребенок мирно дремлет рядом, заключали в себе благословение.

Они начали отдаляться еще раньше. Это правда. Ему не удавалось найти правильные слова, подобрать нужные жесты. Он слишком часто донимал ее расспросами. Что она делала сегодня? Где была? Объяснял, что просто хочет знать, быть частью ее повседневной жизни; она же считала, что он ей не доверяет, как не доверяет всем остальным. Он не отвечал. Возможно, надеялся, что все уладится само собой. Забыл, что ей нужен кто-то, кто поднимет ее к облакам, напомнит, что в мире существуют облака. Когда спохватился, было слишком поздно. Она уже не пыталась взлететь. Похоже, винила в этом его.

Он все еще любил ее – возможно, даже сильнее, чем раньше. Но они пытались поддерживать отношения как двадцатилетние, хотя уже давно не были таковыми. Им не удавалось открыться друг другу, сделаться зрелой, уравновешенной парой. Он боялся застрять в собственном прошлом. Видел в коридорах кафедры старых профессоров, которые после многих лет повторения одних и тех же текстов начали мыслить в духе рыцарей XII века