Мгновение ока - Йоав Блум

– Но я это сделал, – упрямо выставил подбородок Дорон. – Только каким же образом? Можешь мне объяснить?

– Не знаю.

– Я считал, что через портал можно только наблюдать.

– Я тоже.

– Тогда что это было?

Бренд распростерся на полу, устремив взгляд в потолок.

– Мне надо подумать, – пробормотал он.

– О’кей, без проблем, я подожду, – сказал Дорон.

* * *

И потянулись минуты. Когда ожидание прискучило Дорону, он поднялся в дом и принес два стакана воды. Выпил свой, а для второго нашел место на столе неподалеку от Бренда, который все еще лежал на полу, погруженный в раздумья. Бренд никак на это не отреагировал. Возможно, вообще не заметил отлучки Дорона. Наконец, спустя часа полтора, Бренд нарушил затянувшееся молчание.

– О’кей, о’кей, – заговорил он. – Кажется, я понял.

– Тогда объясни, – потребовал Дорон. – Я думал, пройти через портал невозможно, так как реальность не допускает парадоксов.

И Бренд объяснил.

Эди

Когда он начал писать на доске, мелок сломался. Отлично… Почему бы и нет? Он отбросил лишний кусок и продолжил писать. Остальные сидели напротив него на диване в бомбоубежище того дома, где жил Бени, и наблюдали.

– Зачем нам это нужно? – спросил Йони.

Эди так и подмывало ответить: «Из-за тебя. Потому что ты приводишь сюда всех подряд. Всяких неудачников». Дорон, новичок, сидел рядом с Йони. Йони притащил своего нового друга в компанию. Эди еле сдерживал свой гнев. Что тут делает этот чудик? Зачем понадобилось его сюда приводить? Теперь его не выгнать, это было бы грубо. Значит, нужно проследить, чтобы ничего подобного не повторялось.

– Нам нужны четкие правила. Если мы действительно хотим создать настоящее тайное общество, а не просто сборище детишек, встречающихся в бомбоубежище, следует установить правила.

– Я и не знала, что мы тайное общество, – вмешалась Элиана.

– Пока нет, – терпеливо признал Эди, – но, если задуматься, мы тайно ото всех встречаемся в бомбоубежище и делаем то, о чем нельзя никому рассказывать.

– Никому нельзя рассказывать? – удивился Йони. – Мы же просто болтаем о музыке и фильмах.

– Ты имеешь в виду, как в детективах Энид Блайтон? – оживилась Элиана. – Тогда мы должны разгадывать загадки, так?

– Нет, «Тайная семерка» здесь ни при чем, – поморщился Эди.

– А есть у нее «Тайная пятерка»? Потому что нас пятеро, – влез Бени.

– Ну уж нет, – раздраженно произнес Эди. – Мы будем как масоны, иллюминаты или тайные студенческие братства, которые есть в университетах за границей.

– Откуда нам знать, что там творится за границей? – спросил Бени.

– Это на всю жизнь, – объявил Эди. – Тайные братства правят миром, и их члены связаны навечно. Точно! Мы не какое-то там общество – мы братство.

– И что это значит? – задумался Йони, а Дорон помалкивал, просто сидел рядом с ним и слушал.

– Это значит, что ради сохранения братства мы должны подчиняться определенным законам, – провозгласил Эди и продолжил писать на доске.

Закон первый: только тот, кто состоит в братстве, знает о нем.

Он сидел за столиком в углу кафе. Пытался унять дрожь в ноге. Весь сжался. Еще немного – и он превратится в точку. Фоном играла негромкая, спокойная музыка, джаз, который тем не менее выводил его из себя. Со своего места у окна он видел улицу. Проехала машина. Прошла женщина с детской коляской. Пара высоких, слишком шумных подростков. И вот она. Дрожь в ноге усилилась, он чувствовал дрожь даже в дыхании. Она увидела его через окно и помахала. Он помахал в ответ.

Элиана села напротив, улыбаясь. Дождь прекратился за секунду до того, как ей пора было выходить, сказала она. Не бог весть какая, но удача. Он улыбнулся в ответ. Немного поговорили о работе. Ее, его. Когда подошел официант, безразличный небритый студент, они отложили меню и заказали только напитки. Она взяла травяной чай, он попросил крепкий кофе. Официант ушел, а они продолжили обсуждать свои предпочтения в еде. Банальный до идиотизма разговор.

Они не говорили о Йони. Его как будто не существовало вовсе. Это внушало надежду. Раз она избегает говорить о Йони, значит догадывается: это не просто встреча двух старых друзей за кофе. Он сумел рассмешить ее – раз, другой. В третий раз она смеялась уже через силу, немного искусственно. На мгновение он испугался, притормозил. Их свидание было долгим и осторожным взаимным прощупыванием под покровом давней дружбы. Каждый осторожно подбирался к черте, за которой станет ясно, что их связывает нечто большее, – подбирался, но не смел ее пересечь. Предоставлял другому произнести вслух самое главное. Ему припомнился парадокс Ахиллеса и черепахи. Если так будет продолжаться, они никогда не достигнут цели.

И тогда он сказал кое-что. Предложил пока никому не рассказывать, что они встречаются. Она замолчала на несколько секунд. И встреча давних друзей мгновенно превратилась в свидание. И когда она спросила: «Совсем никому?» – он понял, что речь о Йони. Пока да. Пока сами не поймем, что между нами происходит. Пока не поймем, что все получается. Он знал, что получится. Он будет бороться, чтобы получилось. Даже если не получится – получится все равно.

После того как они пересекли черту, самый тон разговора изменился. В нем появились более глубокие, темные ноты. Тайны любят темноту, подумал он. Они продолжали говорить о сериалах, о последнем фильме, который видели, о том, как правильно есть кексы. Но под поверхностью разговора зашевелился их новый секрет, начал вытягивать из своего нутра волокно, которое превратится в нитку, а нить совьется в веревку, которая свяжет их нерасторжимо.

Закон второй: братство обладает большей силой, чем каждый его член по отдельности, что проистекает из взаимных обязательств.

Друзья были с ним в первые два месяца после развода его родителей. Перенесли встречи из бомбоубежища в его комнату. Бени нес бестактную чушь. Элиана смеялась, когда не знала, что сказать. Йони говорил только то, что не могло вызвать споров. Дорон, этот молчун и тихушник, не сидел спокойно ни минуты. Приносил еду и питье, доставал фильмы, которые они смотрели через проектор, первым приходил и уходил последним. Он бы начал нравиться Эди, если бы тот не кипел от злости.

Неизбежность развода была очевидна, однако злость от этого не проходила. Как они смеют? Врут и врут бесконечно о том, что он им важен, о том, что для него их развод ничего не изменит. Сцепив зубы, он просто кивал и спрашивал, может ли вернуться к инструменту. Всю ярость изливал в часы занятий на фортепьяно. Только там ему удавалось выкинуть их из своих мыслей. Как они посмели? Как