На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников

Сам маршалок надворный, Пётр Веселовский, стоит отдать ему должное, до сих пор сражался на улицах Гродно. Он слал к нам вестовых с докладами и просьбами подкреплений, оставаясь при этом в самой гуще боя. И я ему отчаянно завидовал. Вот так сидеть верхом и ждать, имея весьма скудное представление о том, что вообще происходит в жалкой полуверсте от себя, хуже того, не имея возможности командовать сражением, очень тяжко. Рука сама собой сжимается на эфесе привычного длинного палаша (царёв подарок остался в обозе — на войне мне клушинский трофей привычней) да так, что пальцы немеют. Но ничего не поделаешь, сейчас мне остаётся лишь ждать и слушать доклады. Да ещё иногда отвечать вестовым в духе старинного фильма «Кутузов», мол, другие подкреплений не просят, сами держатся, вот и вам надо также. Не было у нас пеших резервов, а кавалерию гнать в город — форменное самоубийство. Что понимал и Жолкевский, тоже не спешивший вести через мост свои конные хоругви.

— Гетман не возьмёт город, — заявил Острожский. — Пехоты не хватит. Говорят, в первых рядах пошли те, кого я отпустил со службы, но их слишком мало. Дерутся они отчаянно, пытаются доказать свою верность королю, но и этого мало. В городе нет толку от выучки ландскнехтов, а шляхту Станкевич бросил через мост верхами.

И это было большой ошибкой лидера конфедератов. Я знал, что далеко не все пошли за Острожским, когда тот объявил, что приносит присягу мне, как великому князю Литовскому. И теперь хоругви покинувших его офицеров влились в войско Жолкевского, но сами по себе, образовав столь любимую поляками, да и литовцами тоже, конфедерацию. Вроде бы воюют вместе, но как будто бы врозь, сами решают каким приказам гетмана следовать, а каким — нет. Но и денег за свою службу конфедераты не требовали, потому что как только ты получаешь от короля звонкое золотишко или серебро, тут же становишься его солдатом и гетман уже имеет полное право вздёрнуть тебя за невыполнение приказа. Такие вот сложные и совершенно непонятные ни мне, ни тому, что осталось от князя Скопина, принципы воинской службы.

— Это вполне очевидно, — согласился с ним Кшиштоф Радзивилл-Сиротка. — Станкевич стар и думает, что конница, ворвавшись в город, может взять его сходу — на копьё, как он привык. Но времена изменились, и это стоило ему конных хоругвей.

Панцирные казаки лишь на первых порах смогли смять отступающих ландскнехтов, однако те проявили стойкость и закрепились на узких улочках. Там всадникам оказалось не развернуться, а засевшие в домах мушкетёры из тех же наёмничьих баталий почти безнаказанно расстреливали их из окон. Полковник Станкевич быстро понял, что попусту теряет людей и вернулся обратно на берег Немана прикрывать оставшимися ландскнехтами и казаками переправу. А через мост уже браво маршировали новые наёмники и гайдуки из армии Жолкевского.

Бой на улицах закипел с новой силой и жестокостью. Я не видел его, и мог судить лишь по коротким докладам вестовых да звукам, что доносились до нас. Дрались за каждый дом, за каждую улочку и переулок. Любой лабаз на берегу Немана мог встретить слитным залпом засевших внутри мушкетёров или гайдуков. Из любой, самой неказистой халупы-развалюхи могли выскочить казаки или шляхтичи, выпалить из пистолетов и тут же кинуться в сабли. Резались жестоко, не щадили друг друга и не пытались сдаваться в плен, да и бежать часто бывало просто некуда. Только прижаться спиной к стене и постараться подороже продать свою жизнь.

Наверное, что-то такое творилось в Сталинграде, подумалось мне, когда я слушал очередной доклад. Просьбу о помощи от очередного хорунжего я отклонил, даже не удосужившись узнать кто и откуда просит.

— Резервы нам будут нужны, — выдал я привычную фразу. — Держитесь.

Пахолик злобно зыркнул на меня, кажется хотел ещё под ноги сплюнуть, но не решился. Всё же кроме меня тут ещё вполне представительное общество собралось — одних князей три штуки. Поэтому он поспешил вернуться в Гродно, к своему командиру, неся весть, что подкреплений не будет и надо держаться. Как будто они там и без меня не знают, что надо.

В очередной раз я стиснул рукоять палаша. Безумно хотелось как при Клушине кинуть коня в атаку и крушить врага, не думая ни о чём. Но надо стоять тут и ждать очередных докладов, чтобы снова отказать в подкреплении кому-то, кто дерётся сейчас на улицах Гродно, не щадя живота своего. Не нравится мне такая война. Совсем не нравится.

И тут к нам примчался гонец, которого просто никто не ждал. Он был верхом и гнал спотыкавшуюся лошадь, нахлёстывая её плетью и раня бока нечастного животного шпорами. Он едва не свалился с седла, остановленный бдительной охраной. Однако разобравшись, его проводили к нам.

В гонце легко было узнать лисовчика или конного казака из дальних разъездов. Он оказался именно лисовчиком, о чём тут же сообщил нам.

— Конного полка пана Александра Лисовского я, — сиплым, несмотря на выпитые едва ли не залпом полкварты водки, переданные кем-то их наших верных стражей, голосом сообщил он. — Вишневецкий переправился через Неман выше по течению. Он ведёт сюда гусарию и панцирных казаков.

— Вот теперь понятно, — совершенно спокойно кивнул Острожский, — отчего гетман продолжает связывать нас боем, а не отступил от города, как стоило бы.

[1] «Земляная пушка» — это камнеметный фугас, который использовали как вынужденную меру при нехватке артиллерийских орудий и больших запасах взрывчатых веществ. Конструкция: в твёрдом грунте по направлению к цели выкапывали под углом большую яму цилиндрической формы. На дне ямы делали небольшое углубление меньшего диаметра, которое играло роль пороховой камеры. Стенки ямы и камеры обкладывали досками, скреплёнными между собой верёвками и обручами. В камеру засыпали порох, накрывали деревянным щитом. От камеры протягивали наружу длинный фитиль. На щит клали гранаты и разных размеров камни общей массой до 375 кг

[2]Серпентин (змеевик) — S-образная деталь фитильного замка мушкета, которая в примитивном варианте выполняла функции курка и спускового рычага

* * *

Вишневецкий вёл всадников прямо на расположившихся неподалёку от стен Гродно бунтовщиков. Стоит отдать им должное — глупцами мятежники не были, и конницу на узкие улочки не погнали. Да и странно было бы ожидать подобной ошибки от гетмана Ходкевича и о московитском князе, на которого магнаты нацепили великокняжескую корону, Вишневецкий знал не понаслышке. Под стенами монастыря схизматиков, который так и не смог взять прославленный