Первое знамя - Алексей Александрович Иванов

Всю дорогу принц молчал. Правильно уловив момент, как и должно опытным придворным, молчали ехавшие с нами Пор Асгер и Андер Инадр. Я тоже не стремился завести светскую беседу, или капать Его Высочеству на мозги. Следовало решить, что из будущего нам «поведает» предатель. И почему впоследствии он все забудет, или станет отрицать. Хотя, если предчувствия меня не обманывают, об этом и без меня позаботятся. А мертвецы имеют свойство молчать. Да и если Сидман каким-то чудом выживет и начнет все отрицать, то кто же поверит предателю? Что он расскажет? Что я все выдумал? Даже если мое слово немного значит, оно все же перевесит слово явного предателя.

Осталось отыграть роль палача, чтобы «чистосердечное» признание выглядело максимально достоверным. Так что Сидману не повезло, к работе я подойду со всем положенным старанием, чтобы добиться результата.

Путь наш лежал к знакомому мне зданию городской стражи, так на стародавний манер тут называют охранителей. Тут же располагалась городская тюрьма. Нормальная тюрьма, а не ее жалкое подобие в подвале биржи наемников.

Переполох, который поднялся у охранителей при появлении принца, не описать словами. Если дрожжи в сортир кинуть, то эффект будет примерно таким же. Город буквально только что лишился коменданта, отвечавшего и за городскую стражу, и это добавляло свою толику хаоса.

Впрочем, свита принца быстро навела порядок. Так что вскоре Сидмана определили в лучшее — речь не про удобства, а про защиту — крыло тюрьмы, к тому же снабженное пыточной камерой.

Осколок былых времен, как не слишком искренне пояснил один из заместителей Лейса Юдерна, волей принца назначенный временным исполняющим обязанности коменданта Степного Стража.

Выглядел «осколок» неплохо, все нужное было в наличии, включая несколько древних, но все еще рабочих приспособлений. Но сегодня обойдемся без них. В этом плане я не сторонник технического прогресса и предпочитаю более простые методы.

— Куда его? — поинтересовался маркиз Асгер, с отвращением разглядывая особо выразительную машинерию древности. Люди всегда умели причинять боль ближнему. А когда своих сил не хватало, с успехом пускали в дело разум, придумывая всякие интересные вещицы.

— Вон веревка, подвесьте пленника за руки под потолок камеры. Пускай пока повисит, — приказал я. — Только кандалы не снимайте. И сделайте так, чтобы он едва-едва касался пола кончиками пальцев.

Личный опыт. Была одна короткая, но неприятная история в прошлом-будущем — пришлось повисеть. Очень это неприятно, когда пальцами землю чувствуешь, но толком получить новую точку опоры не можешь.

Бегать от работы помощников палача маркизы не стали. Но видок у них был такой, словно я им предложил в ночном горшке поковыряться. Причем руками!

— И кандалы проверьте, — наставительно добавил я, когда Сидман полуповис в воздухе, стоя на носочках, словно балерина императорского балета.

По идее надо чуть выше подвесить, но и так сойдет. Навыков балеруна (или как там танцор в балете зовется?) у Сидмана нет — долго так не простоит.

— Да что с теми кандалами случится? — удивился Андер Инадр.

— Проверьте, проверьте, — протянул я.

Когда еще выдастся случай напрячь целых маркизов, наследников древних фамилий?

Покривившись, они все же проверили кандалы. Удивительная покладистость! Что-то тут нечисто! Думаю, третий принц им специально отдал приказ потакать мне во всем. Такое вот наказание за двойной провал.

— Все надежно, — уверил меня маркиз Асгер. — Сам не вырвется.

Вот и отлично! Только освободившегося мага мне сейчас и не хватает.

— А теперь оставьте меня с пока еще лассом Сидманом наедине. Зрелище будет не самым приятным.

Спорить свитские не стали — убрались с облегчением и завидной поспешностью. Все же неженки эти фольхи.

— Если что, охрана за дверью, — хмуро бросил Андер Инадр напоследок, а Асгер просто кивнул, поджав сухие губы.

Не нравится им, что я с такой легкостью согласился побыть палачом. Либо не нравится, что пытать будут мага. Пусть Сидман и не принадлежит к старым родам, а представляет фольхов коронных земель — личных вассалов императора. Но он все равно фольх и маг — белая кость империи!

Но что мне до их недовольства? За руку перестанут здороваться? Так они и сейчас этого не делают. Не по чину им с всякой мелюзгой ручкаться. Впрочем, среди фольхов рукопожатия и не приняты. У них по старинке поклоны и полупоклоны в чести.

Настраиваясь на нужный лад, я прошелся по пыточной камере. Помимо всевозможных пыточных приспособлений, в углу обнаружился обширный арсенал средств.

— И что дальше? — зло и как-то излишне дерзко бросил Сидман, покачиваясь всем телом. Храбрится? Или не верит, что его будут пытать?

Одежду ему так и не вернули, что весьма удобно. Не придется с тряпками возиться.

Проигнорировав предателя, критически осматриваю предоставленный пыточный инвентарь: плетки, клещи, несколько видов молотков, киянок и клиньев. Даже кастету место нашлось! А что? Палачи — тоже люди, а ручки-то не казенные! Все старое, потертое, но весьма ухоженное. И это наводит на неприятные мысли, что данным инвентарем кто-то часто пользуется.

Закон — он, конечно, закон. Но Вольная марка — это Вольная марка. На многие законы империи тут смотрят сквозь пальцы… С учетом места, где я нахожусь, данная фраза звучит как-то особенно двояко.

— Несколько листов писчей бумаги, перо и чернильницу, — выглянув в коридор, попросил я.

Требуемое доставили с поразительной быстротой. Но вместо привычной чернильницы с перьевой ручкой, маркиз Асгер вручил мне заправленную ручку-самописку. Судя по позолоченному перу, драгоценным камешкам и вензелю, вещица дорогая и принадлежит третьему принцу.

Выложив все это богатство на узкий, но длинный стол, я устроился на не слишком удобной, лавке, стоявшей между столом и стеной, и посмотрел на Сидмана.

Маг ответил мне дерзким взглядом, дернулся в путах, потерял равновесие и тихо зашипел от боли.

На своей шкуре знаю, что он ощущает. Висеть в таком положении поначалу вроде и не очень-то больно. Но чем дольше висишь, тем больше затекают мышцы. Руки теряют чувствительность. А там появляется целый спектр неприятных и болезненных ощущений. Причем боль тупая, ноющая, не позволяющая отключиться и провалиться в темноту блаженного беспамятства.

Придвинув к себе чистый лист, я попробовал самописку. Четкие линии и никаких клякс — писать одно удовольствие. А мне есть что написать. Пусть про заговор магов и так называемый «Новый Восход» я мало что знаю. Но это