Красная Заря. Попаданец 1943. Том 1 - Виктор Жуков

— Какую?

— Нет, она была, конечно, такой же. Но… но не такой.

Борька уставился на меня, почесав дулом автомата затылок. С любимым оружием он расставался когда только спал. И то, подозреваю, в обнимку.

— Не понял?

— А чё тут понять? Какие-то ящеры с драконами. Какие-то путники с мотыльками на подошве. И планета не та, и люди другие. Тебя послушать, так бар-рдак какой-то получается.

— Вот-вот, люди! — ухватился я за мысль. — При их возвращении люди стали другими. Пошел иной виток эволюции. Усек, автоматчик? Вот и я у вас здесь своим присутствием нарушил весь ход истории. В космос может полететь не Гагарин, а кто-то другой. Атомная бомба упадет не на Хиросиму, а куда-то на острова. Луна будет нашей, а не американской. Холодной войны с железным занавесом может и не быть. Сталин может править до шестидесятых годов, а Хрущев не засеет своей кукурузой полстраны. Вместо Брежнева может править, скажем, Булганин.

— Что за Хрущевы, Брежневы, Булга…?

— Булганин. Это не важно. Итог всему — никогда нельзя брать с собой что-то из прошлого. Усек, боец невидимого фронта?

Борька долго думал весь вечер. Когда вернулись с работы конструкторы и все уселись за стол обсудить завтрашние планы, он тихо шепнул на ухо:

— А ты, если будешь возвращаться назад, тоже попадешь уже не к своим людям?

Я на миг опешил. Давно забыл о беседе, а он, видать, помнил весь вечер.

— Ты о чем?

Штат бюро рассаживался за стол. Хозяйка хлопотала на кухне, подавала закуску. Все гомонили, делились прожитым днем, проведенной работой. В избу набилось человек десять. Курили, смеялись, сверяли чертежи.

— Я о том твоем писателе, что про бабочку написал.

Теперь я вспомнил и хохотнул.

— Понравилось?

— Ни черта я не понял, конечно. Но… когда отправишься в свое время, прихватишь меня с собой?

И умоляюще округлил глаза, пустив мнимую слезу. Признался, паршивец:

— Уж очень к тебе привязался. Лёшка пропал. В деревне у меня никого нет. А с тобой — хоть на край света! Хочу жить в твоем времени.

Опять вспомнил Лёшку. Что ж… Делать нечего. Я давно собирался ему рассказать. Борька должен знать правду. Дело в том, что где-то с неделю назад меня подозвал Илья Федорович. Не помню, по-моему, мы возились в одном из ангаров, налаживая автоматические створки корзин для дронов. Поманив взглядом к себе, начальник с горечью поведал мне судьбу Алексея. При каждом удобном случае я не переставал напоминать ему, чтобы он навел справки у Власика. Тот по своим инстанциям, там по своим, через штабы полков и дивизий — так и нашли Алексея. Точнее, не его самого, а информацию, что осталась о нем.

— Крепись, Саня, — пожал он мне руку. — Твой друг был замучен в гестапо. В одном из эйнзацштабов Розенберга. — Сжал горестно мне плечо. От внезапности я едва не пустил слезу. Был готов к этому, ведь Лёшка пропал без вести. Но как-то обрушилось все одним махом, одними его словами: — Понимаю тебя. Ведь это он вытащил тебя из воронки, когда растворилась твоя барокамера?

— Он, — скорбно выдохнул я. — Они с Борькой были первыми, с кем я познакомился в вашем мире. Он стал тогда мне другом.

Илья Федорович понимающе кивнул. Я оглянулся, нет ли поблизости Борьки.

— Не бойся, — понял начальник. — Я ему не скажу. Сам поставишь в известность, как придет подходящее время.

— И когда вы узнали?

— Сегодня. Как всегда звонил Власику. Отчитывался о ходе работ. А он, к удивлению, не забыл нашу просьбу, искать по всем фронтам твоего друга.

— И нашел?

— Представляешь себе, нашел. Не его самого, разумеется, но его пребывание в застенках гестапо. Через какие-то там третьи-пятые-десятые руки, до Власика дошла информация. Помнишь, как мы были одно время недалеко от Карельского перешейка?

— О, господи! — вырвалось у меня со слезами. — И Лёшка был в то время почти рядом?

— Увы. Да. По ту сторону фронта томился в подвалах эйнзацштаба. С каким-то пилотом нашей авиации. Можно сказать, рукой подать.

— И мы не знали… — бессильно опустил я руки. На глаза навернулись слезы. — Удалось разузнать, каким образом он погиб?

— Удалось. Власику доложили, что в тот момент, когда мы наступали по всей линии Карельского перешейка, там, на той стороне оккупированной территории, производились нацистами какие-то секретные эксперименты с новым биологическим оружием. Вот Алексей с тем пилотом и стали им в качестве подопытных кроликов. Прости, Саша. Ты просил узнать, Власик помог. Ему, а не мне скажешь спасибо.

Этот разговор был неделю назад. Теперь мне предстояло рассказать все Борису.

— Пришло время, друг мой, чтобы ты узнал о нашем Лёшке.

Он округлил глаза, уже догадавшись по моему тону, что весть будет печальной.

Я передал разговор с Ильей Федоровичем. Упомянул Власика. Борька долго молчал, когда я закончил. Гладил диск автомата. Курил. Смотрел в темноту двора. Нас позвали за стол. Краем глаза я заметил, как Илья Федорович кивнул мне из комнаты. Он все понял, что настала минута, когда мне пришлось поведать о друге. Внутри столовой все гомонили, чокались кружками. Илью Федоровича вызвали к телефону. Проходя мимо нас по крыльцу, он ободряюще положил руку на плечо Борьке.

— Крепись, друг мой. Мы все теряем в этой войне своих близких и родственников.

— Он был героем, — совсем по-детски всхлипнул Борька, утирая скупую мужскую слезу. — Как он умер?

— Был отравлен каким-то новым газом. Нацисты разрабатывали его, но, по слухам, сами стали жертвой своего же эксперимента. Налёт нашей авиации разбомбил там цистерну с цианидом. Вот все и подохли. Но Алексей с пилотом были уже мертвы незадолго до этого. Вечная память вашему героическому другу! Его наградят посмертно. Николай Сидорович позаботится, чтобы разыскали и подняли все его документы.

С этими скорбными словами ушел. В избе шумно ужинали. Собрался весь штат нашего бюро. Королев, Костиков, Яковлев, Ильюшин, Лавочкин, еще пять ведущих конструкторов страны — весь цвет инженерной техники собрался сегодня внутри. Из соседней комнаты доносился голос Ильи Федоровича. На проводе была Москва.

К крыльцу спустился мой помощник, майор Гранин. Он уже встал, выздоравливая от простуды. Пришлось рассказать и ему. Алексея майор не застал, как,