Жизнь в режиме отладки - Гизум Герко

Наконец, все было готово. Доступ к сети был.

Сначала я открыл файл со своей моделью, со своим прогнозом, который я закончил в ночь на субботу. Вот он, на экране. Таблица с четкими цифрами: «Вероятность возникновения аномального всплеска… в течение следующих 72 часов… Предполагаемое время пика активности — через 48 часов +/- 3 часа». Сорок восемь часов с момента создания прогноза… они истекли прошлой ночью. Значит, если я был прав, что-то должно было произойти.

С замиранием сердца я открыл доступ к оперативным данным с комплекса «Зона-7М». Это был непрерывный поток информации, сырые данные, которые поступали с датчиков в реальном времени и архивировались. Я запустил скрипт визуализации, отфильтровав данные за последние сутки.

На экране поползли графики. Сначала они были ровными, скучными, лишь с небольшими фоновыми колебаниями. Уровень «эфирной напряженности» был в пределах нормы, концентрация «частиц При» тоже. Минута, другая, третья… Ничего. Внутри все похолодело. Неужели я ошибся? Неужели это была лишь красивая статистическая иллюзия, артефакт, который я принял за закономерность?

И вдруг я увидел его.

Резкий, почти вертикальный пик, взметнувшийся над фоновым шумом, как небоскреб посреди поля. График «эфирной напряженности» скакнул до запредельных значений. Одновременно с ним взлетел и график концентрации «частиц При». Я быстро посмотрел на временную метку. Понедельник, 02:17 ночи. Точно в предсказанном мной временном окне.

Я запустил более детальный анализ самого всплеска. Его форма, длительность, соотношение параметров — все было пугающе близко к тому, что выдала моя модель. Расхождения были, но они укладывались в статистическую погрешность.

Это не случайность. Это не ошибка. Это… сработало.

Я откинулся на спинку кресла, и меня накрыла волна чистой, незамутненной эйфории. Такой я не испытывал никогда в жизни. Это было не просто удовлетворение от решенной сложной задачи. Это была гордость творца, который не просто описал фрагмент реальности, а заглянул в ее будущее. Я смог. Я, Леша Стаханов, программист, который еще пару недель назад чинил кривые базы данных, предсказал аномальный всплеск энергии, природу которой едва начал понимать. Тихий, личный триумф, который по значимости для меня перевешивал все Нобелевские премии мира.

Мне хотелось вскочить, закричать, побежать по коридору, поделиться этим с кем-нибудь. Я огляделся. Кабинет был пуст. За окном только-только начинало светать. Я был абсолютно один. И этот величайший момент в моей профессиональной жизни мне было не с кем разделить.

* * *

Я сидел посреди пустого гулкого зала, и волна первоначальной эйфории медленно схлынула, уступая место почти невыносимому, зудящему нетерпению.

Время тянулось с вязкостью патоки. Я снова и снова перепроверял каждый шаг своего анализа, каждый коэффициент в своей модели, пытаясь отыскать ту самую ошибку, тот самый изъян, который мог бы превратить мой триумф в пыль. Но его не было. Математика, чистая и холодная, была на моей стороне.

Ближе к девяти утра безмолвие кабинета было нарушено. Первой, словно призрак порядка, материализовалась Людмила Аркадьевна. Ее появление было как всегда бесшумным и безупречным. Она окинула меня взглядом, в котором, как мне показалось, промелькнула тень удивления от моего раннего присутствия, и с легкой, едва заметной улыбкой кивнула.

— Ранняя пташка, Алексей Петрович, — тихо прокомментировала она, располагаясь за своим столом, который уже выглядел так, будто она и не покидала его.

Почти сразу за ней в кабинет ввалились Толик и Игнатьич, уже погруженные в свой вечный спор, который, казалось, не прекращался даже во сне.

— … и я вам в сотый раз повторяю, Степан Игнатьевич, — гудел недовольный бас Толика, пока тот с грохотом ставил на стол свою любимую, покрытую сеточкой трещин кружку, — что вся ваша «информационная парадигма» — это чистой воды спекуляция! Она не объясняет конкретных аномалий в структуре самой базы данных. Здесь нужна эмпирика, а не метафизика!

— Анатолий Борисович, вы упорно пытаетесь измерить температуру Солнца бытовым термометром, — невозмутимо парировал Игнатьич, с хирургической точностью раскладывая на своем столе какие-то распечатки со сложными диаграммами. — Вы видите лишь отдельные байты, но отказываетесь признать существование всеобъемлющего Информационного Поля, в котором они существуют. Нужно мыслить глобальнее!

Я слушал их, и меня буквально распирало изнутри. Мне хотелось подскочить, размахивая своими распечатками, и закричать: «Вот оно! Вот ваше Поле, вот ваша эмпирика! Я поймал их за хвост!». Но я заставил себя сидеть смирно. Первое слово было за Орловым.

Словно по волшебству, на моем мониторе всплыло окно внутреннего мессенджера.

Короткое сообщение: «Алексей, зайдите ко мне. И. В.».

Сердце пропустило удар и забилось в два раза быстрее. Я собрал со стола распечатки, которые успел подготовить этим утром. Руки слегка подрагивали. Я сделал глубокий вдох и направился в кабинет начальника, чувствуя себя так, будто иду на самый важный экзамен в своей жизни.

Орлов сидел за своим столом, как и в прошлый раз, просматривая что-то на экране. Он поднял на меня взгляд, и в его глазах я прочитал спокойный, выжидающий интерес.

— Алексей. Присаживайтесь, — сказал он. — Прочитал ваше сообщение. Надеюсь, выходные прошли не зря?

В его голосе слышалась легкая ирония, но глаза смотрели серьезно.

— Более чем, Игорь Валентинович, — ответил я, стараясь придать своему голосу максимум уверенности. Я положил перед ним пачку листов. — Модель сработала. Прогноз, который я сделал в пятницу вечером, подтвердился с высокой точностью.

Орлов молча взял бумаги. Он не спешил. Он медленно, очень внимательно изучал каждую линию на графиках, вчитывался в каждую цифру в таблицах, в каждую строчку моих кратких пояснений. Тишина в кабинете стала почти физически осязаемой, прерываемая лишь мерным тиканьем старинных настенных часов. Я перестал дышать.

Наконец, он отложил распечатки и поднял на меня глаза. И в них по-настоящему пылал огонь. Огонь исследователя, который увидел перед собой не просто гипотезу, а подтвержденный факт.

— Я так и знал, Алексей, что вы справитесь! — в его голосе прозвучало неподдельное, почти мальчишеское восхищение. — Но я не ожидал, что настолько… Это не просто успех, это настоящий прорыв. Мы годами фиксировали эти всплески. Они были для нас как погода — непредсказуемы. Мы научились строить укрытия, но никогда не знали, когда и где ударит молния. Ваша модель… это первый в истории нашего института инструмент, который позволил нам не просто регистрировать, а предсказывать эти явления. Вы понимаете, что это значит?

Он не дожидался ответа. Вскочил из-за стола, прошелся по кабинету, явно взволнованный.

— Пойдемте, Алексей. Пойдемте немедленно. Ваши коллеги должны это видеть. И помочь нам