Не в этот раз - Максим Владимов

от нашего продуктового магазина. Ну и вообще: у «портовых» с «химиками» уже год как держалось довольно стойкое перемирие, так что мне опасаться было, считай, нечего — в отличие от «заводских». Дело сладилось как по маслу — уже привычно. Почти уверен, что белёсый десантник с говорящей фамилией Сапега как минимум представлял, с чем я к нему припёрся — так легко он согласился. Выйдя из душного и вонючего коридора общаги на свежий воздух, я масштабно вдохнул-выдохнул: всё! Четырнадцатый номер расчёт окончил!

* * *

А вот от мамы утаить мою проблемку, конечно же, не удалось. Чтоб не доводить дело до более тщательного осмотра морды лица, пришлось сразу же самому выложить всё, короткими мазками, а чтоб отвлечь от ненужных мыслей — немедленно выложить свежий план войны.

Дело в том, что я решил новые очки не делать. Ну ладно, не так, чтоб прям совсем не делать: делать, но без спешки. И на постоянку их уж тем более не носить. Если ещё точнее, я предложил заказывать «как случай будет», а пока попытаться оценить: точно ли они мне так уж нужны? Ведь «постоянное ношение» — это не какая-то объективная необходимость, а решение окулиста в поликлинике. А я в тот момент — дело было ещё в началке — и без них себя прекрасно чувствовал, насколько помню. Да, на уроке иногда они были мне необходимы, или, там, в кино, но постоянно-то зачем таскать! Тогда (и потом всю школу) я вроде как не решился спорить с доктором, а вот много позже, когда уже был сам с усам, в какой-то момент очки просто снял — и не испытал никаких проблем. Сначала пользовался раз в год по необходимости, а затем они и вовсе прописались в ящике письменного стола, потихоньку покрываясь пылью безнадёжной ненужности. Так, может, и сейчас нет смысла тянуть?

К тому же, обстоятельства именно такому решению очень способствуют. У нас в городе «Оптики» нет. Очкарики вот вполне себе водятся, конечно, у меня вся семья из таких, например. В классе тоже ещё трое. И у нас, бедолаг, имеется два варианта: пойти обследоваться у окулиста и оставить заказ на очки в аптеке при поликлинике, либо взять рецепт и двигать с ним в Свердловск, самостоятельно. Заказы централизованно размещаются в Нижнем Тагиле, а это даже не соседний район. Оправу можно выбирать только по цене, не то, что примерить, даже картинку не покажут, и ждать две-три недели. В Свердловске, если не платить за срочность, делают за неделю, оправу можно выбрать (хотя особенного богатства, конечно, нет и там), но туда придётся съездить дважды, что для многих авантюра немыслимая, а когда речь идёт о ребёнке — так ещё и излишняя: какая ему разница? Вот и ходят все дети в идентичных ублюдочных пластмассовых очках на полморды. Пацанам ещё ладно, а вот девочки, конечно, страдают…

Зато именно мне эту проблему решить проще простого: папа всё равно ездит по делам в обком каждый месяц, если не чаще. На уазике своём, то есть, легко может меня с собой прихватить, если не загоняться особенно на тему школы и уроков. И оставить в Свердловске меня будет с кем — шофёр всё равно в машине ждёт. А забирать готовые очки — я и вовсе не нужен, с любой оказией можно. Удивительно, но мама довольно легко согласилась передоверить решение папе, с которым я обещал поговорить «как только, так сразу».

* * *

Пообщаться с папой получилось в четверг: он пришёл домой не поздно, так что после ужина я смог улучить удобный момент. И если первую часть (насчёт очков) он принял вполне благосклонно, то вот вторую… Нет, я, конечно, уже не в том возрасте (а ведь так если подумать — я собственного отца старше как бы не вдвое!), чтоб питать какие-то иллюзии на тему устройства мира. И всё же, признаться, такой реакции я не ожидал: какое-либо участие в судьбе бывшего «химика» папа отказался даже обсуждать. Наотрез.

— Ничего себе! А я думал, он свистит, когда сказал, что разговаривал с тобой, и ты отказался, — обалдело признался я.

— Да и свистит, конечно! — папа с явной досадой махнул рукой. — Кто б ему дал со мной разговаривать? Ты то прям совсем взрослый временами, а иногда — дитё дитём. Ты серьёзно думаешь, что ко мне… да даже в здание треста! так уж легко пройти постороннему? И что я с каждым бывшим мастером по душам говорю по первому их запросу?

— Ну, ты же вроде общался с ним там, на стройке…

— Так то по делу. И ты ж со мной ездил — сколько раз я на том объекте был? И сколько слов сказал каждому встречному? Раз в год — конечно, как не поговорить с человеком. Но у меня таких объектов — десяток! Мастеров — как бы не полсотни. Со всеми разговаривать — а работать когда?

Папа замолчал, выдохнул, а потом продолжил осторожно, глядя мне в глаза:

— К тому же… что ты об этом Барине знаешь?

Я только пожал плечами.

— Ну вот, — не без какого-то странного облегчения укорил меня папа, — а уже готов ходатайствовать. Ты только к Виктору Владиславовичу не вздумай с этим вопросом подкатить!

— А с ним-то что не так? — с интересом спросил я.

— С ним? Всё так, только ему уж точно не до этого сейчас. И Барину этому… как бы хуже не стало. Не понимаешь? Ну вот и не лезь тогда во взрослые дела…

Ребёнок во мне, пожалуй, обиделся. Но… от ребёнка осталось мало — так, гормоны, поэтому, думаю, лицо я удержал. Хотя, тут палка о двух концах: а вдруг папа ждёт от меня именно детской обиды? Но вроде ничего такого, всё как обычно: он и внимания-то не обратил особенного. «Разобрались».

А нет — папа скорчил непонятную гримасу и решил-таки что-то объяснить:

— Понимаешь, у меня, на самом деле, работа в другом заключается. Про рабочих, бригадиров и мастеров не со мной говорить надо, для этого другие люди есть, специально обученные. А я, по большому счёту, занимаюсь взаимодействием с большим и сложным внешним миром. Которому, в отличие от мастера, нельзя просто приказать.

Сначала я хотел сумничать какой-нибудь хлёсткой фразой — а то я не знаю, чем он занимается? И чем все эти занятия кончатся — и десяти лет не пройдёт?