Не в этот раз - Максим Владимов

домой не удастся, то может оказаться, что мы с мамой стоим в одной и той же очереди, но в разных местах — сотовых тут пока ещё нет, очень неудобно. Если же записка оставлена, моя очередь подошла, но мамы на горизонте не видно, мне придётся пропускать тех, кто за мной, в чём тоже приятного мало. На папу мы никогда не рассчитываем, он очень редко появляется дома до того, как в магазине всё разберут.

Так, а вот и подходящий вариант, кажется: пацан с первого подъезда, младше на пару лет. Как там его? Димка, вроде.

— Дим! Дима! Ты один тут?

* * *

Вышло так, что Димка бегал ко мне домой без выгоды для себя: его родители, которых он привёл в магазин, сразу же нашли знакомых, стоящих ближе к началу очереди, и ушли туда. Это тут вообще нормально: я тоже — на всякий пожарный— сказал небритому мужику, занимавшему за мной, что впереди ещё один человек, «он просто отошёл». Как раз вот на такой случай, если понадобится впустить кого-то из хороших знакомых. Это палка о двух концах, конечно: примерно так поступают почти все, в итоге, несмотря на то, что я пришёл, когда ещё и колбасы никакой на прилавках не было, продвинулся очень слабо. Тупо очередь передо мной пухнет быстрее, чем продавщицы отпускать успевают. Ближе к закрытию страждущие из хвоста начнут беситься и требовать закрыть двери магазина, чтоб всякие там без очереди не лезли! Я с ними заранее в какой-то степени солидарен: тренировка уже вполне на горизонте, а конца-краю моего «колбасного забега» и близко не видать.

Хорошо, что мама прочитала Димкину записку и примчалась в магазин. Вдвоём стоять всяко веселее, да и мама — тот самый человек, что нужен, чтоб меня успокоить. Если что. Однако, когда стрелки моей «Амфибии» показали семь вечера, успокаивать меня стало бесполезно. Отвык я там, в будущем, от боевых действий за жратву… Задавив поглубже холодную ярость, отпросился у мамы, поиграв многозначительно бровями — вроде как в туалет. А сам рванул бегом на чёрный ход. Только подошёл к крыльцу, окованная металлом дверь хлопнула, свет полоснул по глазам: какой-то длинный тощий хрен тащит коробку. По запаху чую — она!

— А ну быстро поставил внутрь и пошёл нахрен! Скачками!

Мужик вздрогнул и безропотно крутанулся прямо на ступеньках, да так ловко, что я аж рот разинул. Занесло в наши края балетного, не иначе!

Внутрь. Отвоёванную коробку пнуть поглубже. Кладовка какая-то, склад, пустая комнатка с тремя конторскими столами… всё не то. Дверь в аппендиксе коридора, на стене табличка: Заведующий. Оно!

Вломился. Мужик поднял голову, на лице выражение полного охреневания пополам с гневом. Привстаёт. Ну это ничего, щас мы тебя…

— Сидеть, — есть контакт! Сполз. Выражение лица сменилось на непонимающе-боязливое. — Сколько продавцов в зале?

— Д-девять…

— Вот ты прямо сейчас отправишь на колбасу семь! А две оставшихся пусть на все остальные отделы разрываются, всё равно они сейчас никому нахрен не нужны. Понял⁈

— П-понял… только…

Мужик снова несмело привстал, и я надавил голосом:

— Что такое?

— На кассе же одна сидит…

— Так, отставить тогда… — я задумался. — Тогда одна — на все отделы, две на кассе, остальные — на колбасу!

— Так одна касса у нас, — уже чуть смелее возразил директор.

— Ничего страшного! Пусть одна деньги считает, вторая только чеки бьёт, всё быстрее! Бегом! И сразу назад!

Мужик кивнул, встал, боязливо обогнул меня и вывинтился в коридор. Там сразу же послышались его крики с ноткой истерики, а женские голоса — видимо, продавщицы — ему отвечали. И как бы не громче отвечали, будто это я на них давил! Но идти убеждать ещё и спаянный женский коллектив мне точно было не с руки.

Когда директор вернулся, я мотнул подбородком, указывая на его законное место за столом. Когда он сел, я наклонился и глядя прямо в глаза спросил:

— Завоз в зале весь?

Мужик сглотнул, попытался отвернуться, но не осмелился. Шмыгнул носом, вздохнул обречённо и еле слышно промямлил:

— Н-нет…

— Отлично. Тогда ты — здоровый взрослый мужик — сейчас пойдёшь и вынесешь всю колбасу продавцам. Будешь подавать патроны, так сказать, ну, или снаряды, если учитывать визуальное сходство. Понял?

Директор кивнул и начал вставать, но я ткнул пальцем ему куда-то в лацкан пиджака, отчего мужика явственно перекосило:

— Ещё один момент. Меня тут не было. Ты никого не видел, ни с кем не разговаривал. Ясно? — и когда тот моргнул враз обессмыслившимися глазами, я резко развернулся и вышел.

За дверью чёрного хода, которую уже кто-то успел запереть на задвижку, топтался кругленький уютный пузан ростом метр в прыжке. На голове посетитель имел шапку из нутрии, и такой же воротник на пальто. Откровенно и очевидно небедный товарищ, но в лицо не узнаю, значит, можно надеяться, что в узкий круг первых лиц города не входит. Совсем рядом, буквально багажником к ступенькам, стояла машина — Жигули, модель не разобрал по темноте.

— Ну наконец-то! Что там у вас… — начал было он, но я не стал его слушать, а просто качественно толкнул в грудь двумя руками. Если б не автомобиль, пузан бы шлёпнулся, но и так мало ему не показалось.

— Что ты себе позволя…

— Пошёл вон.

Сделав десяток шагов к выходу со двора, я сообразил, что оставлять дела в таком состоянии негоже, резко, словно давешний «балетный», крутанулся на каблуке и в два прыжка вернулся к крыльцу. «Блатной» (или я неправильно употребляю термин?) уже успел воздвигнуться на ноги и неловко топтался возле машины, очевидно, не решаясь на какой-то конкретный выбор. Увидев такого страшного меня, несущегося к нему скачками, он снова сполз на землю и вжался спиной в крыло своих Жигулей. А я наклонился, выдохнул (во как парит — опять 15 в минус, что ли? Апрель называется!) и придавил Голосом:

— Поезжай домой. Ты никого не видел, ни с кем не разговаривал, — а вот это уже из чистого хулиганства: — а колбасу вообще терпеть не можешь! — и, уже никуда не торопясь, двинул обратно в магазин.

Мама встретила меня упрёком:

— Ну где ты ходишь⁈ Пропустим же!

Я скривился:

— Да какой пропустим? Тут час стоять ещё!

— И ничего не час, — заспорила она. — Не знаю, кто их надоумил, но там