Не в этот раз - Максим Владимов

И вот тут меня накрыло. А точно мне стоит сейчас торговать лицом перед витринами? На виду у всех? Директор-то — вон, таскает послушно! Халат где-то надыбал, чёрный, новенький! Небось, в шкафу держит, перед начальством прибедняться… Голова очереди идёт вдоль всего отдела, перед стеклянными невысокими витринами, спрятаться негде. И хоть продавцов там гораздо больше теперь, всё же продвигается она не бегом, чего бы мама ни говорила. Срисуют меня, как пить дать! Даже если дир и не скажет ничего, запросто запомнит, свяжет с мамой, растреплет кому-то про «гипнотизёра»… И что я тогда делать буду? Залёт, граждане дорогие, намечается!

— Мама. Мне надо уйти, — я с трудом вытолкнул непослушные слова и задержал дыхание — реакция непредсказуема!

— Ай, не выдумывай, — мама только отмахнулась. — Тут совсем недолго осталось, сам же сказал — час максимум.

— Неважно. Мне просто нельзя туда, понимаешь? Я тебе потом всё объясню.

Но мама, похоже, обиделась.

* * *

Тренировка запомнилась только тем, что на ней не было Кости. Да уж, весело: в первый раз за всё время такое. Страшно занят новым проектом? Куёт железо, пока горячо? Или со мной не хочет встречаться? Последнее, конечно, вряд ли: ну кто я такой, в самом деле? Будем считать, что собрание вышло успешным, и у новоявленного лидера «афганской секции парламента» теперь дел по горло.

Дома случился непростой разговор с мамой. Пришлось даже приоткрыть слегка карты — напел, что вломился на чёрный ход и шуганул блатных. Но могли запомнить… потому и ушёл, чтоб не рисковать. Мама вроде смягчилась, но не до конца.

— Я не буду есть колбасу, хорошо. Ешьте вы с папой, вам хватит? Тем более, что в этот раз торгаши расщедрились,тут всяко больше 400 граммов!

— Да, по 600 в руки давали, — эхом отозвалась мама.

— Вот и отлично. А вообще, тоже мне, нашли сакральный продукт! Набор, понимаешь, незаменимых аминокислот! Чего вы все за колбасу эту трясётесь так? Чего в ней хорошего-то, не пойму?

Обдумав сложившееся положение, мама обеспокоилась.

— Это ж совсем неприятно может быть. Давай меняться куртками обратно!

— Да ты что! Не выдумывай. Ну куда тебе мой милитари стайл?

— Чего? Стайл?

— Ну военный стиль. Бушлат.

— И ничего не военный, у геологов папа сменял.

— Неважно. Тебе она точно не подойдёт. Да и весна уже, скоро тёплое станет ненужным, а за лето забудется всё.

— Ага, весна, как же — минус 30 на той неделе обещают!

— А, верь им больше, — отмахнулся я. — Просто не буду в этот магазин ходить неделю-две, всего и делов. Да и я с директором ругался же. Ты его вообще видела хоть раз?

— Нет, — серьёзно ответила мама, — я и не знала, что там директор, думала, женщина, как все продавщицы.

— Ну вот видишь! Обойдётся всё.

Слава богу, вроде перестала дуться.

— Да, слушай, там Виктор приехал, сказал, с ночевой. А Лена-то в Свердловске теперь, у них, небось, в холодильнике — шаром покати. Отнесёшь ему поесть?

Эт мы легко.

* * *

Мама дала мне с собой папин походный алюминиевый котелок, состоящий из трёх частей, одна сверху другой, цилиндром. Разобрав конструкцию, я притормозил, глядя на результат: в верхней-то тарелке был хлеб, а вот две нижние оказались одинаковыми, варёная картошка и котлета в каждой. Но когда дядя Витя положил на стол две вилки и поставил два стакана чая, сообразил: мама просто положила ужин сразу на двоих.

— Давай, садись, — сказал мой товарищ, — это вы здорово придумали, а то я весь день голодом сегодня…

Я хотел было сказать, что вообще-то перед тренировкой уже ужинал, и запросто могу уступить ему свою долю, но желудок всё решил за меня, издав неприлично громкий звук.

— Да всё, всё, — засмеялся дядя Витя, — едим уже!

За едой болтали ни о чём. Но в какой-то момент я, как-то неожиданно даже для себя самого, вдруг выдал, словно с трибуны:

— Дядя Витя, а вот скажите: если советский человек… оступился. Но понял, расплатился и встал на путь исправления. Желает быть полезным обществу и стать снова его частью. Может Партия такому человеку помочь?

Высказался, блин. Самому страшно!

Сразу же возникло трусоватое желание спустить вопрос на тормозах. Может, дядя Витя не обратит внимания, отмахнётся, как прочие? Но нет. Не в этот раз.

— Кого-то конкретного имеешь в виду? — тщательно выговаривая слова, медленно спросил дядя Витя.

— Да, — со вздохом признался я. — Есть тут один, воин-интернационалист…

— Точно! Помню! — он оживился, прищёлкнул пальцами азартно. — Фамилия ещё такая смешная.

— Барин, — напомнил я.

— Да, помню такого. И что с ним конкретно?

— Бедует. Освободился, должен ехать домой, а там его… не ждут.

— Да, пожалуй, — покивал головой собеседник. — Павлюченко нынче там в силе. Но я тебя не понимаю. Есть какой-то конкретный план? И как ты вообще с ним умудрился пересечься?

— Пересёкся случайно. План есть. Если бы у него была прописка тут, в городе, хоть временная, можно было бы пристроить его в общагу заводскую. Там же есть места, хоть резервные! А работать — загнать в трест, на какой-нибудь дальний объект, чтоб не отсвечивал…

— Как я понимаю, с отцом ты на эту тему уже успел побеседовать, — я согласно кивнул. — И — понимания не встретил? Зато получил наставление и поучительную историю, так?

— Понимания не встретил. Наставления не было, историю узнал через третьи руки, потом. Но тут папу понять можно, у него всяких сомнительных элементов и так выше крыши, не «химики», так чечены-шабашники, брать на себя ещё одного он не хочет. А вот если бы Барин был, ну, обычный…

— Ясно всё с тобой. Благодетель, — дядя Витя встал, взлохматил мне волосы, отошёл к окну. — Ладно. Когда и дерзать, если не в молодости? Я, пожалуй, готов поучаствовать, но с одним условием. Пусть это будет твой проект. Сам придумал, сам реализуй, сам отвечай, если что. Я вижу это так: расконвоированный Барин поступает в техникум на вечерне-заочную форму обучения. На строительный факультет. Получится — этим годом зачислят, нет — новым. Устраивается на работу в трест КедрТяжСтрой… кем?

— Мастером на химии работал, — эхом