Сансара 2 - Евгений Кострица

Сирена, еще дрожа после бегства, опасливо ковырнула один холмик пальцем. Коричневая корка треснула, обнажив под собой берцовую кость – белую, с пятнами плесени, но все еще крепкую. От толчка он рассыпался с тихим шорохом, словно песок, обнажая гуманоидный, бесспорно, скелет. Грибы проросли прямо сквозь кости. Тонкие нити грибницы опутали ребра и позвоночник, питаясь остатками плоти, давно сгнившей во влаге.

Сирена отшатнулась, сердце забилось быстрее. Вокруг было ещё несколько таких холмиков, и каждый, скорее всего, скрывал чьи-то останки. Похоже, зал пожирал всё, что сюда попадало. Но забредали ли в него жертвы случайно? Или их кто-то принес, заботливо законсервировав для новых колоний?

Обычный хищник оставляет беспорядочную кучу костей, а эти несчастные, скорее всего, были живыми, пока не превращались в пищевой субстрат для грибов.

Находиться здесь было опасно, но в реке еще хуже. Тот осьминог мог быть не один. И что-то же он должен здесь жрать? К счастью, на суше головоногие вряд ли представляли угрозу. Кости куда крепче хрящей, а весила тварь слишком много для путешествий на берегу.

Выбрав укромное место за скалой, где каменный выступ образовывал нишу, сирена свернулась калачиком, подтянув к груди израненный хвост. Рядом с собой положила меч, завернутый в тряпку, радуясь, что сокровище всё еще с ней. Но даже через несколько слоев ткани от него шло тепло – не обычное, а живое, пульсирующее, как сердцебиение. Оно успокаивало, растекалось по пальцам и поднималось к груди.

Сирена вымученно улыбнулась, глядя на клинок, как на старого друга. В нем ощущалась какая-то тайна. Рано или поздно она разгадает ее, раз между ними есть связь.

Пока размышляла об этом, что-то зашуршало в камнях. Она напряглась, пытаясь понять, не крадется ли кто-то. Ее глаза, еще слегка затуманенные недавним видением, шарили в темноте, но ничего не нашли. Источник звука был где-то рядом.

Сирена увидела его, опустив взгляд. У ее хвоста прошмыгнул маленький гриб. Возможно, тот самый, с паучьими ножками, что сбежал раньше. Лапки быстро семенили по гальке, оставляя едва заметный мерцающий шлейф. Выбросив облачко светлой пыльцы, крошка скрылась в расщелине.

Чихнув от едкого запаха, сирена проводила грибок внимательным взглядом, гадая, почему тот к ней привязался. Эта мысль словно остановилась в уме, в то время как свет вокруг медленно гас, оставив сидеть в полумраке. В голове появился туман – не такой, как чуть раньше, а мягкий, обволакивающий, словно укутывая ее в одеяло. Дыхание стало почти незаметным, каждый вдох давался с трудом, но был глубоким, спокойным. Веки тяжелели, и закрылись сами собой, погрузив в легкую дрему, перешедшую в сон, незаметно подменяя реальность.

В нем сирена словно всё еще не спала и ворочалась на холодных камнях, продолжая всматриваться в темноту. Чешуя отражала слабое свечение оранжево-красных грибов, что под тихую мелодию принялись водить вокруг хороводы. Почему-то это ничуть не тревожило – так и должно всё здесь быть. Сейчас кто-то придет, возьмет за руку и выведет из зловещего и недружелюбного царства.

И он пришёл – ее юный, златокудрый красавец, чья кровь была сладкой как мед, а кожа всегда пахла солнцем и сеном. Правда, теперь слегка изменился, но стал прекраснее, чем прежде. Сказочной, почти неестественной уже красоты, от которой перехватило дыхание.

Было и странное. Его кудри, некогда сияющие, как лучики солнца, заметно потускнели, выбиваясь из-под шляпы с волнистыми полями, как у гриба, на которых влажно блестели росинки. В ней юноша выглядел чуть нелепым, но милым. Кожа его была бледной, почти прозрачной, с синеватыми тенями, которые сирена списала на анемию после ее же укусов.

Облизнув губы, сирена вспомнила, как его теплая шея пульсирует под клыками, и голодная слюна наполнила рот. Возбуждение заставило забыть про все неприятности.

Не смутила и кружевная белая рубашка с бахромой – тонкая, почти прозрачная, со рваными краями, которые слегка шевелились, словно живые, при каждом движении. Она облепляла рельефный торс, выгодно подчеркивая линии мускулов, но ткань была чуть сырой и с землистым запахом, словно долго хранилась в подвале.

«Я пришел за тобой» – прошептали ей, и голос, низкий и бархатистый, обволакивал теплой волной, сопротивляться которой доверчивое женское сердце не в силах.

Красавец протянул руку, и сирена подалась к нему, дрожа от желания и неясного страха. Его пальцы, холодные, но мягкие, коснулись щеки, и по коже пробежали мурашки. Поцелуй был медленным, глубоким и одуряющим, еще более сладким, чем раньше.

Когти сирены слегка ему царапнули плечи, и он улыбнулся, покорно подставляя ей шею. Она привычно вонзила клыки туда, где аппетитно пульсировала синяя жилка. Но вместо крови из-под кожи начали проступать тонкие нити мицелия – белые, почти светящиеся, которые потянулись к ней, как живые. Они скользили по рукам, груди, опускаясь на живот и к ногам, найдя все ложбинки. Обвивая, как паутина, проникали под кожу – не больно, а мягко, с легким покалыванием, что ощущалось блаженством, и врастали всё глубже.

Сирена чувствовала их, как тонкие, теплые струйки, соединившие с гротом, с грибами, с грибницей. Юноша был настойчив и смел в дурманящих ласках, угадывая желания еще до того, как те появлялись. А когда она ощутила в себе его орган, сердечко забилось в притягательном ритме противоестественного ее природе союза, унося в свободный от стыда мир наслаждений.

Сладостные спазмы блаженства прокатывались по телу подчиняющей и жаркой волной, и это тайное, запретное для других царство для него стало нормой. Именно так должно быть всегда. А ненормально тогда, когда всё не так. Эта нехитрая формула сирену сейчас потрясла, выглядя чуть ли не откровением свыше.

«Теперь ты моя…» – прошептал его голос. В нем звучал хор грибов, шепот мха, шелест спор, которые осыпались с его шляпы, покрывая сирену тонким налетом, сверкающим, как звездная пыль. Она задрожала, балансируя на грани наслаждения и ужаса, чувствуя, как проникают и входят в нее, связывая неразрывными узами.

В ней действительно оставили такой отпечаток как внутри, так и снаружи. Кружевная рубашка прилипла к ее коже, как пленка, впитываясь, подобно теплому маслу. В ней чешуя засветилась, а волосы – длинные, темные, обвили голову юноши, словно тоже пытались его поглотить, став одним целым – частью его, частью грибницы и частью грота. Каждое движение тела словно качало в лоно саму душу этого места мощным насосом, пока не заполнило доступные полости чем-то горячим и липким.

Сирена даже не заметила, когда златокудрый любовник исчез –