Былины Окоротья - Егор Андреев

Никто из зареченцев не вышел, чтобы поблагодарить своих спасителей. Никто не присоединился к их отряду. Впрочем, воевода и не надеялся на помощь деревенских.

Обеспокоенно обыскав площадь глазами, Всеволод нашел ее. Врасопряха расположилась у колодца, где перевязывала раны кмету. Окольничий не разглядел его лица, но, кажется, это был Миролюб. Тмил и Макар, блюдя наказ воеводы, охраняли волховушу, готовые защитить в случае необходимости. Несмотря на решительные позы, заметно было, что гриди стараются держаться от колдуньи поодаль. Сторонятся. Потому как рядом с кудесницей находился Ксыр.

То, что внешне казалось человеком, попирало ногами гору раздавленных, измятых тел чудовищ. Весь перепачканный в крови, он впервые широко, открыто улыбался. На первый взгляд и не разобрать, кому больше присущи черты монстра: поверженным страховидлам или красавцу-парню, который расправился с ними голыми руками. Обсидиановые отщепы на шее молодца пылали, как угли в очаге.

– Вижу, вам тут помощь пригодится. – Со стороны пожарища показался Пантелей со своей десяткой. Воины выглядели основательно потрепанными, но бодрыми. Воевода заметил среди гридей несколько перепачканных в саже погорельцев.

– Любым поспешникам будем только рады. Без ратного дела не оставим. – Воевода приветственно хлопнул по плечу десятника и тихо добавил: – Тяжко пришлось?

– Сдюжили. Но я так скажу: лучше пять раз с ордынским джагуном [76] порубиться, чем один раз с этой гнусью. Ей же ж совсем страх неведом. Даже полудохлая, эта погань все пытается тебя достать.

– Но сейчас мрази вроде бы затихли, отступили. Может, наконец-то поняли, что их здесь ждет.

– Не думаю, Всеволод Никитич, глядите. – Вятка указал на окольную, скрытую ночной завесой часть деревни. Всеволод до боли вгляделся в темноту. С трудом он различил то, что уже давно приметили острые глаза охотника. Серые мелькающие тени сбегались к ним со всего села. Во тьме тут и там мелькали фонарики горящих глаз, слышалось клацанье когтей и гикающее, похожее на перекличку подвывание. А за дальними домами уродливой черной тушей неуклюже двигалось что-то очень большое. С треском ломая желоба на крышах, разнося заборы и клеухи в щепки, оно явно направлялось к ним.

– Строй другов в оборону, Пантелей. Все только началось.

– Ох, чую, идуть сюды гости по наши кости, – буркнул десятник.

А Всеволод все вглядывался в темноту, силясь угадать, с чем еще им предстоит столкнуться. Бредущий тяжелой поступью темный силуэт не предвещал ничего хорошего.

Раны

Врасопряха, несмотря на изматывающую ночь, посвятила все утро раненым. Облегчая страдания тем, кому могла, и провожая отходным словом тех, кому помочь была уже не в силах. Свою походную лечебницу она разместила возле погорелых изб, у колодца, как раз во дворе хаты, рядом с которой дружина приняла первый бой с чудовищами. Трупы монстров уже успели убрать, и о ночном побоище напоминали только пятна крови на истоптанной земле. А еще, конечно, искалеченные люди. Изломанные внешне и душевно. Стонущие. Плачущие. Кусающие от боли губы. Умоляющие спасти их. Заключающие сделки с богами в попытке выторговать себе жизнь или хотя бы облегчить муки.

Казалось, даже воздух сочился болью и страданием, словно колотая рана. Всеволод с содроганием подумал, что начинает привыкать к подобным звукам.

Чудовища Скверны оказались на редкость хорошими убийцами. Они предпочитали не калечить, а губить своих жертв. Оттого-то изувеченных селян оказалось так мало. Из дружины тяжелые раны получили только Василевс и Никита. Оба воина лежали на рубленом лапчатнике, завернутые в коконы окровавленных повязок. Оба пребывали в горячечном беспамятстве. Хлопотавший над ними Борислав поочередно подносил к губам гридей глиняную чашку. Кмет пытался напоить товарищей чем-то, что по запаху и виду напоминало разведенный в водке деготь.

– Как они? – спросил Всеволод, глядя, как кмет заботливо вытирает испачканный снадобьем подбородок Василевса.

Борислав пожал плечами.

– Колдунья говорит, что ежели горячка не спадет в ближайшие пару часов, то оба отправятся к праотцам. Никитка вроде как охолонул уже, перестал метаться, а вот Василевс… – Борислав поджал губы и мотнул головой.

– Ясно. – Всеволод с болью посмотрел на бледных воинов. Людей, которых он привел сюда, в это гиблое чужое место. Рассадник лжи и чудовищ. – А где волховуша?

– Там, за той вон загородью, что она из орясин и тряпок приказала возвести. – Борислав указал зажатой в руке чашкой на перегородку, собранную из тонких жердей и рогожи. Перед ней над костром булькал и исходил паром большой котел с похлебкой. Рядом с ним кто сидя, а кто лежа расположились раненые.

– Заглядывал я туда, – продолжил кмет севшим голосом. – Видел, что она там с увечным людом делает, и так вам скажу, Всеволод Никитич: не можно нормальному человеку эдак поступать с другим. Чтоб все, что у него внутри, снаружи было видно. И чтоб копаться в ем голыми руками, словно в бочке с огурцами… Это ж богопротивно!

Всеволод ничего не ответил кмету. Неспешно пройдя среди стонущих людей, дожидавшихся внимания кудесницы, он откинул полог ткани и шагнул за ширму. Внутри висел тяжелый запах спирта, крови, вспоротых внутренностей и пота. Запах, хорошо знакомый ему по врачебницам, в которых лекари и вежливцы кроили, штопали и латали воинов на полях сражений. Запах, который Всеволод надеялся больше никогда не ощутить.

В матерчатой лечебнице волховуши оказалось просторней, чем он ожидал. В центре стоял длинный столярный стол с перекошенной крестовиной. Потертое дерево покрывали свежие потеки крови. На дубовой крышке верстака лежал средних лет зареченец в холщовой рубахе и портах. Левая штанина была коротко обрезана. Над обнаженным разодранным до кости бедром, тихо ругаясь, возилась Врасопряха. Помогала ей одна из крестьянок. Высокая круглолицая девушка с тугой косой, уложенной венцом, держала чашку с врачебной утварью. Здесь же, само собою, находился и Ксыр. Гигант уже сменил кровавое тряпье на новую одежу. Стоя перед столом, он держал высоко над головой большое начищенное до блеска медное блюдо. Скудные утренние лучи солнца, пойманные «зеркалом», падали на рану крепача.

Мельком взглянув на вошедшего окольничего, Врасопряха устало бросила:

– Я занята.

– Обожду, – смиренно ответил воевода. Не желая мешать волховуше, он отошел в угол. Встал рядом с кривоногим табуретом, на котором стоял ушат с водой. Судя по поднимавшемуся от него парку, горячей. Здесь же валялись перепачканные в крови тряпки и примостилась небольшая жаровня, полная багровых угольков. У противоположной стены ширмы возвышался уже знакомый Всеволоду составной короб со множеством полочек, содержащих снадобья ворожеи. Не представляя, чем себя занять, Всеволод принялся с интересом