Былины Окоротья - Егор Андреев

Следом за своим атаманом потянулись остальные опричники. Неспешно, вразвалочку перешли мосток, перекинутый через окружавший селение ров.

– Глядите-ка: гулянка здесь, похоже, выдалась на славу, – обведя взглядом разрушения и следы пожара, вымолвил Тютюря. Ярко-алый плащ Калыги и сверкающий в лучах солнца панцирь разительно контрастировали с измазанной в грязи и саже одежкой гридей. – Даже грешно спрашивать, кто с боя вышел со щитом, но я все-таки рискну. За кем победа, воевода? Оправдала ли себя твоя поспешность али прибыли вы словно трупоеды на погост – пройтись и мертвых посчитать?

– Точно подмечено, атаман, – гоготнул Некрас. – Умчались наши доблестные воины, словно не на сечу, а в бордель, даже своих увечных побросали. Видно, шибко им местные девки приглянулись!

– Не скажу, что мы опоздали. – Всеволод пропустил слова Чуры мимо ушей. Взгляд воеводы рыскал по пришедшим в поисках воинов, оставленных им на торфяном острове. Долго ждать не пришлось. Видогост и одноглазый Яков, поддерживая за плечи хромающего Богшу, показались из ворот последними. Убедившись, что с ними все в порядке, Всеволод продолжил: – А что насчет мертвых, то их пока что не считали, но коли на то есть желание, прошу за мной.

Воевода повел опричников в глубь деревни, на центральную площадь, куда снесли тела зареченцев и павших гридей. По мере продвижения насмешки и остроты приспешников сменяло напряженное молчание. Барчатам хватило ума понять, что произошедшее в деревне не было простой поножовщиной средь перепившихся на братчине мужиков. Остановившись перед рядами кое-как прикрытых тел, лежащих под сенью теперь уже неживой березы, Всеволод обернулся к молодым боярам. Взоры опричников больше не блестели уязвленной гордостью, которую они прятали за напускным весельем, а несли на себе отпечаток необычайной собранности. На побледневших лицах Синицы и Чуры отчетливо проступили следы недавно перенесенных побоев.

– Вот что сотворила Скверна всего за одну ночь, – сказал Всеволод негромко.

Бояре все как один притихли.

– Много марьгородцев пало? – кашлянув, глухо спросил Петр.

Всеволод развел руками.

– Перед тобою все, кто выжил и может на ногах стоять.

– Так мало?! – Петр потрясенно окинул взглядом немногочисленных уцелевших кметов. Изможденных людей с осунувшимися лицами и впалыми глазами, под которыми залегли темные круги. Многие из воинов носили пропитанные кровью повязки. Многие украдкой ругались и постанывали при движении от полученных ран. И всех их качало от усталости. Дружина в своем нынешнем виде ничем не напоминала бравых витязей, пришедших вчера в Барсучий Лог. Однако Всеволод уложил бы рылом в грязь любого, посмевшего сказать, что его люди сломлены. Пусть их знатно потрепали, но воинский дух дружины был все еще силен, о чем свидетельствовали угрюмые, но упрямые лица марьгородцев.

– Выходит, пока мы по топям блуждали, к вам дорогу по грязи выискивали, пока комаров кормили, ты, воевода, умудрился потерять добрую половину нашего войска! – по очереди потянув за пальцы, Тютюря снял перчатку с руки и сунул ее за пояс. Обращаясь к окольничему, Калыга не отрывал взгляда от Петра. – Ты не думай, я не упрекаю. Просто интересно, как так получилось, что ты оставил за спиною тех, кто сызмальства ратному делу обучался. Кто мог подсобить тебе советом и клинком. Как так получилось, что заместо спасения вонючих смердов ты сам на закланье княжьих воинов привел?

– Неправда ваша, боярин! – не выдержав, влез в разговор Пантелей. – Навет на Всеволода Никитича наводите. Решение правильное это было – на подмогу болотникам поспешать. Понеже токмо из-за наших скорых ног Сквернины страшилища подчистую всю деревню не вырезали. А что до павших, мы все знали, на что шли, когда «братскую» подписывали. За то целковые и получаем!

Возмущенный возглас десятника поддержал одобрительный гул остальных гридей.

– Конечно, твои люди за тебя горой, – белозубо усмехнулся Калыга. – Может быть, они и правы. Может, это я ошибаюсь. Только если взглянуть необлыжно [77], со стороны, то вот что выходит, воевода: ослушался ты своего князя, который, как я четко помню, наказывал тебе взять моих опричников с собою в бой. Дождаться, пока мы все сготовимся и ударим по супостатам в полну силу. Но ты вздумал своеволить. Не внял мудрому совету. Не поостерегся и попер напропалую, сгубив собственных людей!

Распалившись, Калыга почти выкрикнул последнее обвинение, но Всеволод лишь безразлично повел плечами. Он не стал напоминать Калыге, что молодой боярин был первым, кто вчера ночью поддержал предложение воеводы оставить Петра в лагере под охраной приспешников. Короткая память атамана его не волновала. Единственное, что сейчас имело значение, – это Скверна.

– Глупо было не взять нас с собой, Всеволод Никитич. Самых умелых рубак ты позади оставил. Лишил дружину ее острия! – науськанный Калыгой, взорвался Петр юношеским горячим гневом.

– Прости, Петр Полыч, но в тот момент все решало, насколько быстро мы до селенья доберемся. К тому ж никто не ведал, с чем мы здесь столкнемся.

– А и действительно, с чем? Мы ни одной вражины покамест в глаза не углядели, – подал голос Некрас, выговаривая слова слегка невнятно из-за распухшей челюсти. – Дайте, что ли, подивиться, каких таких чудо-юд вы здесь наубивали. Аль скажете, что их тут больше нету ни одной? Все сгинули волшебным образом?

– Ага, испарилися в солнечных лучах, – поддержал товарища Синица, и на лицах барчат снова заиграли насмешливые улыбки.

– Нет, никуда они не делись. – Всеволод внезапно снова ощутил на языке противный привкус металла. Перед глазами встал огонь пожара, замелькали серые силуэты тварей и отсветы пламени на клинках. Уши, словно живые, резанули крики, не все из которых были человеческими. – Нет, – снова повторил воевода, – чудовища все еще здесь. Совсем рядом.

У дальнего края села, за брошенным, уже давно не используемым болотниками амбаром была яма. Широкая глубокая канава, в которую деревенские свозили мусор со всей деревни. Навоз с хлевов, отрепья и обноски, прохудившиеся лапти, стервь и помои отправлялись прямиком в это гноище. Сюда же выжившие в ночной бойне стащили мертвых тварей, побросав тела вповалку, как придется. На то, чтобы засыпать землей получившийся могильник, у людей уже просто не хватило сил. И теперь разверзнутый зев ямы являл на свет божий ужасную картину, которую представляли собой останки Скверны. Невнятное месиво искаженной плоти, когтей, зубов и глаз, подернутых мутной пеленою смерти. Вся эта груда мертвечины, попав под лучи солнца, принялась усиленно разлагаться, распространяя по округе странный запах. Подтверждая свою чуждость, воняли порождения Скверны не как обычная падаль – тухлым мясом, – а по-особенному. Запахом, похожим на аромат лекарственного дягиля. Запахом,