Река Великая - Максим Николаевич Николаев

не выпуская спасательного топора из рук, Олег в ужасе озирается по сторонам. Над Великой разносится птичий крик. Огромные, вечно голодные серебристые чайки поодиночке пикируют на разоренный пляж. Вместе с ними на песок опускается стайка мелких озерных чаек — из-за черного окраса голов они похожи на бандитов в балаклавах. Серебристые пытаются дать им отпор. Пока птицы из двух разных племен с воплями бьются за объедки людоедской трапезы, волны реки украдкой слизывают кровь с песка.

IX. Сентябрь

Мячи на этажерке в каморке спортзала всколыхнулись от очередного удара снаружи. Когда Сабанеев зашел в зал посреди урока физкультуры, мальчишки играли в волейбол, но теперь, без учителя, похоже, просто лупят мячом по стене. Олег Николаевич встает со скамейки, чтобы сделать замечание, но тут же, передумав, садится на место.

В каморке пахнет старой кожей. На полках, кроме мячей, лежат эспандеры, кегли, бухты спортивных канатов, пара веревочных лестниц, и на нижнем ярусе — гири с гантелями. Чугунные блины штанги пирамидой составлены на полу.

Остаток площади делят между собой гимнастический конь, стол с компьютером и длинная, от стены до стены, гимнастическая скамейка. На ней и сидит физрук. Перед выключенным монитором разложены фотографии. Он отделяет одну пальцами от поверхности стола. На снимке — привлекательная, чуть полноватая девушка двадцати трех лет с темными распущенными волосами.

— Особая примета — татуировки. На ногах — абстрактный узор, на правой ягодице — череп, на левой…

— Была на пляже, — перебивает Олег Николаевич. — На моих глазах погибла. И этот, пожилой, тоже.

Лейтенант Иван Сабанеев делает пометку в черном блокноте.

— И мальчик.

Поглядев на фотографию шестилетнего ребенка со светлыми волосами в нарядной футболке и джинсиках, Олег Николаевич о чем-то мрачно задумался.

Сабанеев уточнил:

— Животные сожрали его, вы видели?

— Я не уверен, что это животные, — ответил спасатель тут же.

— А кто?

— Ящеры — я про деревню. Это ведь оттуда пошло. Или вы считаете, что Родичи, отец с сыном, — что они обычные психопаты?

— Не похожи, — честно признался молодой лейтенант.

— Про Единого-во-множестве читали?

— Про кого?

— Подождите, сейчас Ивана Ильича попробуем вызвать, если он не на уроке, — учитель физкультуры вытащил телефон из кармана штанов с белыми лампасами и стал набирать сообщение.

— Кто это, Иван Ильич?

— Учитель истории у нас.

Дети в спортзале за полчаса без присмотра так расшумелись, что мужчины не сразу услышали, как кто-то робко скребется в дверь.

— Войдите, — громко пригласил Олег Николаевич.

Дверь отворилась. Вместо Ивана Ильича на пороге стояла пухлая девочка лет восьми или девяти в темно-серой школьной форме.

— Что тебе, Еремеева?

— Олег Николаевич, у меня живот болит. Можно домой пойду?

— Потому что не в «Ка-фэ-цэ», а в столовой надо обедать. И полезно, и дешево, — без выражения на лице отругал ее классрук.

— Ну Оле-ег Николаевич, — Еремеева схватилась за живот с видом, как будто сейчас обкакается, — я у Елены Владимировны уже отпросилась.

— После русского у вас что?

— Ничего.

— Иди.

До того, как переехать в Тямшу, в экономической гимназии № 28 директорствовал пропавший без вести педагог Михаил Львович Давыдов. Сабанеев был здесь в мае и опрашивал бывших коллег. С физруком он не встречался, но сейчас вспомнил историка Ивана Ильича, который вошел в спортивную каморку без стука. Это был зрелых лет, но только начинающий седеть мужчина в коричневом костюме и тонких очках.

Тезка, кажется, тоже узнал опера и протянул руку.

— Всех опознали?

— Кроме двоих.

— И сколько всего?

— 67 человек, 16 — несовершеннолетние.

— Только что в учительской говорили про Паничьи Горки. Ужас.

Всю первую неделю сентября Сабанеев провел в разъездах по населенным пунктам вдоль Великой. Кошмарные новостные сводки срабатывали лучше, чем телефонная рассылка МЧС, но самых отчаянных не останавливали. Люди рыбачили, отдыхали на берегу, а некоторые, кому не хватило для этого лета, даже купались.

Иван не стал сейчас говорить об этом Ивану Ильичу, но в гимназию он приехал как раз из упомянутых тем Паничьих Горок, где двое братьев, один — семи, другой — двенадцати лет, пошли тайком от родителей на Великую в плавках и с полотенцем — и не вернулись.

— Вы Полянского не читали?

— Даже не слышал, кто это, — признался Сабанеев.

— Академика Рыбакова?

Что-то было в статье из «Википедии»:

— Это он, кажется, писал про культ бога Ящера?

— Да, он, — подтвердил Иван Ильич.

Он уселся на свободную половину низкой скамейки рядом с физруком. Обращаясь к собеседнику из полиции, учителю-историку теперь приходилось высоко задирать голову:

— В одной книге у себя Рыбаков упоминал князя реки Волхов по имени Ящер. Ему поклонялись в древнем Новгороде. У князя был «облик лютого зверя коркодела», и он принимал человеческие жертвы. После Рыбакова тему подхватил его ученик Полянский. И Полянский, кстати, преподавал недолго в нашем Педагогическом. У нас ничего не читал, но наглядно я помню его.

В 70-е годы опубликовали археологические находки из урочища Коркодино: Новгородская область, Старорусский район. Это были орудия лова: крючки, грузила, остроги. Деревня стояла на реке Ловать. Судя по содержимому ям для мусора, жители питались исключительно рыбой и сельским хозяйством не занимались. Нашли еще остатки нескольких зданий. Радиоуглерод для бревен дал датировку от V до VII веков. Что за народ, неизвестно. Очевидно было предположить: какое-то финно-угорское племя. Но Полянский настаивал на том, что это славяне и что на Руси рыболовческая культура предшествовала аграрной. Вывод он делал такой, что прародиной русского народа была не центральная Украина, а бассейн озера Ильмень — с этим связывал, в том числе, название города Старая Русса.

В той же Новгородской области в Боровичах он нашел в музее текст на глаголице. В нем был описан ритуал жертвоприношения — человеческого: по инструкции, жертву нужно было лежа привязать к диагональному кресту, жертвенник стоял перед идолом. В Коркодино в земляном полу одного из зданий на берегу археологи обнаружили углубление в форме как раз такого креста. Косой «поганский крыж» упоминали и в церковной литературе, между прочим, но там никакой связи с жертвоприношениями не прослеживается.

— Что такое глаголица? — спросил Иван.

— Первый славянский алфавит. Вообще-то, наука считает, что его создателями были святые Кирилл и Мефодий, а собственно кириллицу разработал уже Кириллов ученик Климент Охридский, но Полянский пытался доказать, что глаголица — это дохристианское русское письмо, которое запретила Церковь. Церковный запрет был, это правда, но не факт, что он имел отношение к борьбе со старой верой.

— А этот текст из Боровичей?

— Он попал в краеведческий музей из домашней коллекции местного кирпичного магната. Бумага — образца