Река Великая - Максим Николаевич Николаев

— Есть причина, — сказал архимандрит.

Власий на стуле перед ним снова виновато склонил голову.

— А с фотографиями этими срамными тебе дòлжно было в первую очередь ко мне ехать, а не самодеятельностью заниматься. У нас порядок особый для таких случаев утвержден. На вашу «Верочку» вон дело о мошенничестве уже завели: говорят, обналичивали пожертвования через какую-то оптовую базу. Нектарий деньги Александру от директора носил в открытках с ликами святых. Неужто ничего не слыхал?

Власий покачал головой.

— И Александра уже вызывали в ОБЭП на допрос, и Мелетия.

— Мелетия? Его высокопреподобие? — удивился Власий.

— Архимандрит Мелетий вместе с Александром — учредитель фонда. Не знал и про это?

— Сказать правду, я и про фонд-то их услыхал в первый раз от нашей Алены, царство ей небесное.

— Чаще в городе бывать надо, — укорил его высокопреподобие. — Заявление написала на «Верочку» написала их же подопечная, Бог весть почему. У ней на этой базе какой-то родственник работает.

— Значит, положение у Александра в клире слабое? — Власий с надеждой поглядел на начальника.

— Слабое, не то слово. Да что с того прокý Вряд ли его запретом в служении напугаешь.

— Что же теперь нам делать?

— На милость бога надеяться.

— Какого из двоих, ваше высокопреподобие?

Архимандрит сердито посмотрел на Власия:

— Случилось бы это рано или поздно: не тати, так из полиции за истуканом пришли бы. А говорить сейчас в открытую, что тысячу лет под сенью Святой Церкви людоеды языческие укрывались, то значит всем хуже сделать.

Власий покорно поднялся от стола и, прощаясь, поцеловал холеную руку, которую архимандрит протянул привычным деловым жестом. На миг он задержался у двери, где стоял кулер с бутылью воды «Святой источник». Поискал глазами кружку, не нашел ее, снова попрощался и пошел прочь.

Из-за наложенного на него в бытность запрета на посещение церковных учреждений отцу-игумену Агафангелу пришлось дожидаться Власия снаружи. Это был рослый и широкий в плечах муж на несколько лет старше малоудского священника. Бороды настоятель лесного Дионисийского монастыря не носил — на лице были только пышные усы, в молодости жгуче-черные, а теперь уже наполовину седые.

— Ну что? — с нетерпением спросил он.

— Да ничто! Бранил, как обычно, наш монастырь за то, что, мол, круглые сутки льется вино рекою великой. И еще попрекал, что посещаем их в городе редко. Да было бы, для чего ездить! Денег не дают, а помощи и в преужасной беде не допросишься.

— А про Александра сказал что-нибудь?

— Говорит, в хищениях его фонд подозревают.

— Ну, мы и без Фотия знали, что на руку он не чист.

Дворик епархии, где они беседовали, был зеленый, тенистый и покойный, как закуток сельского кладбища. Отец Агафангел для виду вздохнул, но, кажется, не был сильно расстроен.

— Про вино сделаем вид, что не слышали, — рассудил он, — а про остальное владыко верно говорит. Совсем от Церкви святой отлепились. У общинников уже средств мало, и будет еще меньше. А епархии нынче и гранты от государства дают, и от бизнеса идут тучные пожертвования. Коли от голода да жажды помереть не хотим, то надо с начальством отношения налаживать.

— Ведь несогласия у нас с доктриной и с обрядом…

— А как же веротерпимость, брате? Ладно бы еще нехристи какие, а то ведь собратья по вере православной, — укорил его Агафангел. — Явится в обитель какой архиерей, так отслужим службу как Москва велит, а в другое время кто на нас смотрит? — с этими словами игумен-дионисиец задрал лик к небесам и с блаженством хлебнул ртом выдержанного три месяца на жаре летнего воздуха. — Ветерок-то какой нынче, Господи всеблагой! А солнышко! Ах! В раю, поди, погодка такая же!

— И комары все — в аду, — проворчал Власий и горстью раздавил запутавшееся в его жидкой бороде насекомое.

Судячи по аромату от него, не без дела игумен Агафангел у двери стоял. Сбегал, причастился в одну душу, хотя и божился, что на карте монастыря — ни копейки. Еще вид делает, что такой и был. По их древнему нестяжательному уставу все доходы обители делятся по-братски, либо тратятся на общие нужды, но только у Агафангела всякий раз деньги есть наутро, а у него, Власия, нет. В добрые дни в Малых Удах он не уставал благодарить Валентину Ерофеевну, которая чарку браги всегда, бывало, ему с утра задаром подаст. Покой, Господи, невинно убиенных.

Полы рясы у Агафангела развевались от широкого пьяного шага. Впереди на пути двоих священников уже показался храм Николы со Усохи с толстыми, как у крепости, стенами, бойницами-окошками и чешуйчатым лемехом куполов.

— Что же делать будем, отче?

— А что тут поделаешь? — Агафангел на ходу заглянул ему в глаза и улыбнулся, как бывало, с веселой загадочностью. — Свет и тьма, жизнь и смерть, правое и левое — братья друг другу. Их нельзя отделить друг от друга.

По пути мимо Николы игумен чуть не споткнулся о маленькую и неприметную, как мышь, старушку в сером платке. Она выскочила из-под его ног, и уже издали боязливо перекрестилась на пару святых отцов. На ходу Агафангел пригладил лихо торчащие в разные стороны усы.

Они остановились на переходе перед потоком машин. Через дорогу зеленел детский парк с памятником княгине Ольги Российской у дороги. То ли читал, то ли слыхал от кого-то Власий, что до революции на месте парка было болото. С него, небось, комары и летели.

А погода в городе и правда стояла такая, при какой забываешь, что вообще есть на свете эта погода. Жара словно устала сама от себя за целое лето и на день взяла передышку. Со стороны Кремля дул прохладный ветерок. Веселое радушное солнце освещало асфальт и кроны деревьев. Ни знойно было, ни зябко, ни мокро — крайне редко случается такое в псковском климате.

* * *

В окулярах бинокля — Покровская башня на берегу Великой. Древнее строение не особо впечатляет архитектурным изяществом и похоже на пузатый каменный бочонок с нахлобученным на него раструбом крыши. Считается, что башня была крупнейшей во всей Средневековой Европе: 30 метров в поперечнике, высотой — 50 метров, как современный семнадцатиэтажный дом.

В 1581 году на этом участке крепости случилась главная битва Ливонской войны: поляки под командованием Стефана Батория почти прорвали оборону псковичей. О сражении рассказывал их школьный историк Иван Ильич на экскурсии, где Олег был вместе с двумя своими классами. Тогда же он впервые услышал и о