Река Великая - Максим Николаевич Николаев

Лейтенант взял трубку:

— Со Сверчковым уехал в следственный… Не знаю, Айрат Магомедович, полчаса назад отвечал… Нет, нам вообще никто не звонил… Какие хищникѝ Волкѝ.. В смысле, вся деревня?

Гусев перестал писать и с любопытством глядел на полицейского.

— Какие-то звери пожрали кур в районе, — объяснил ему Сабанеев, когда положил трубку.

— Полиция этим тоже занимается?

Молодой опер поднялся с хлипкого крутящегося кресла:

— Полиция всем занимается.

— А заявление?

— Давайте предыдущее. Я год подпишу.

Попрощавшись с Гусевым в коридоре, Сабанеев запер дверь кабинета.

Когда за окнами закончились городские дома, служебная «Лада Калина» еще какое-то время двигалась вдоль железнодорожных путей. На платформы бесконечного состава были погружены пушки и БМД, некоторые — без башен. Дальше начались воинские полигоны, а за ними — лес из берез и сосен.

Через несколько метров после железного указателя на Выбуты, прямо перед съездом с шоссе, стоял еще один — деревянный туристический. На проселочной дороге он обогнал автобус паломников и свернул к Малым Удам перед рекой на перекрестке, где в Новый год навсегда оборвались следы рыбака Семенова.

Почти весь остаток пути он едет вдоль Великой. Крутой срез дальнего берега обнажил известняковую плиту, и кажется, что прямо из воды поднимается крепостная стена невиданной вышины, на которой сверху растут кусты и деревья.

От немецкого моста, построенного в войну и в войну же разбомбленного, в воде остались каменные быки. Огромные серые глыбы, поднимающиеся над зеркальной рябью, — как руины затонувшей крепости. Рыбацкая лодка застыла у подножья одной из них. С прямоугольного уступа пара сизых чаек наблюдает за ловом.

Колонна из служебных машин на въезде в Малые Уды выстроилась от бывшего сельповского магазинчика почти до поворота: полицейские из нескольких управлений, следственный комитет, три микроавтобуса МЧС, медики. Сабанеев остановил свою «Ладу» за машиной скорой помощи, которая была последней в этом ряду. Женщина-фельдшер и водитель, оба с одинаково растерянными лицами, курили возле открытой двери.

Перед Иваном почти тут же появился Айрат Магомедович из угро. Он заговорил, сопровождая жестами свою до предела взволнованную речь:

— Ящерицы крупные, черные! Из реки выползли и сожрали всех, кроме двоих детей — их на чердаке мама спрятала.

Иван вместе Расуловым подошел к забору Парамоновых. На огороде лежала белая простыня. То, что она скрывала, было слишком маленьким для человеческих останков — так, по крайней мере, подумал лейтенант. По ткани расползлось темно-красное пятно. Листья огородной зелени вокруг простыни покрывала кровяная роса.

В избе одно окно было выбито, из распахнутой настежь двери ветер выдувал остатки домашнего уюта.

— А животные? — спросил Сабанеев.

— Скотину в хлеву не тронули и собак вон тоже.

Из-за дома как раз показался Парамоновский овчар-недоросток. В это время мимо по улочке шагал судмедэксперт Матушевич с чемоданом и двумя пэпээсниками в сопровождении. Пес из-за забора тявкнул на людей с автоматами и отступил.

Книга вторая

Город

VIII. Август

— Я с мамой на огороде была с утра. Она полола, я огурцы пошла собрать. Тут слышим крик. Глядь, дядя Валера Христович по проулку несется и орет что-то, а что — не разобрать. Малек лаять стал. Дядя Валера ввалился к нам в калитку и кричит: «Лезьте наверх скорей! Ящерицы из реки ползут. Только что Прилуцкого на моих глазах сожрали!» Мама испугалась, но не ящериц, а что у него белая горячка началась. Ну, и я тоже так подумала. Мама стала уговаривать дядю Валеру домой пойти, он — ни в какую. Папа на шум из дому вышел, и дядя Валера ему то же самое говорит: мол, Прилуцкий у причала на спиннинг щуку ловил, а сам дядя Валера подальше с удочкой стоял, и тут на берег к Прилуцкому несколько ящериц выползли и в клочья его разорвали — в один миг всё случилось, тот даже крикнуть не успел. Папа поверил. Нам велел повыше спрятаться, а они с дядей Валерой про деда Хомутова вспомнили еще, что с зимы он так и не пошел. Решили бабке помочь на чердак его запялить.

— Да може, зря? Не совсем же он неходячий. Со страху бы залез. Да и бабка ему на что?

— Зря, конечно! Но кто ж думал-то, что это всё правда! Ушли они — папа с дядей Валерой ушли, а мы потом уже услышали, как тетя Ира Христович закричала. Бабушка говорит, что, може, позвонить куда надо. А мама ей отвечает, что не надо: наверно, просто на Валерку своего орет пьяного, но нас на всякий случай на чердак заставила лезть. Мы сверху были, они снизу. А папы всё нет. Мама с бабушкой решили идти их искать. Сначала так собрались, а потом бабушка говорит: «Давай хоть что-нибудь с собой возьмем». Из сарая мама взяла топор, а бабушка — вилы. Перед тем, как уйти, они обратно в избу зашли: мама сбросила с чердака лестницу. Когда с чердака я на двор через окошко глянула, то крикнула им, но они уже в сенях были, и не услышали. Штук десять их было, ящериц. В калитку вползли. Бабушку они сразу всю облепили, а мама одну топором зарубила, но труп полиция не нашла — не знаю, почему, може, сами ящерицы труп и сожрали. На вторую она замахнулась, а она ей в ногу вцепилась. Мы сначала вдвоем через окошко на двор глядели, а потом я Матюхе глаза руками закрыла и держала, но он всё равно от страха описался. Потом ящерицы в избу вошли, — за вчера и сегодня Даша успела пересказать эту историю полицейским, эмчеэсовцам, людям в синей форме из следственного комитета, назначенному опекуну Анне Ивановне и любознательной нянечке из малышовой группы, но всё равно не сдержалась и всхлипнула.

— Через дверь вошли? — уточнил у нее дядя.

Даша продолжала рассказывать со слезами на глазах:

— Через окно. С завалинки забрались, стекло разбили. Долго по дому ползали, всё перевернули. Вонь такая поднялась, что до чердака дошло, хотя люк закрыт был.

Телефон у Андрея Евстафьева сгорел в пожаре, а нòмера его жены Ани Даша не знала и дозвониться до него в первый день не смогла. «ВКонтакте» он тоже бывал редко, заходил иногда с планшета жены и сообщение от племянницы прочитал только на следующее утро, когда жена ушла на работу.

Побежал в магазин, где та на кассе сидит, а ей как раз дочка бабки Сердобиной звонила: