Возродившийся - Георгий Лопатин

«Если не получится зацепиться за эту службу, то придется возвращаться к изначальному Плану», – снова подумал он.

А зацепиться, по его мнению, имелись все возможности. Барышников сам показал, что является апологетом идее, что инициатива наказуема исполнением ее инициатором.

Хотя, конечно, имелся немаленький такой шанс, что возможность уплывет к контрразведчикам, что по идее должны бороться с предателями и шпионами. Но тут снова вступала в силу психология – никто не хочет выносить сор из избы и расписываться в собственном бессилии.

В общем имелся значительный элемент неопределенности, что Дмитрия очень напрягал, и чем больше времени проходило, тем сильнее давило на нервы…

Мелькнула даже мысль попробовать перевестись в контразведку.

«Но это возможно только если я завалюсь как разведчик на территории противника… что по Плану не предусматривается… по крайней мере в ближайшие лет пять, пока не будет выполнена вся запланированная программа», – подумал Носов.

Глава 17

Глава КГБ Семичастный отвел от закрывшейся двери своего кабинета за которой скрылся начальник ПГУ генерал-майор Цымбал. Тот приходил с очень непростым вопросом. Понятно, что Цымбал только заняв пост начальника ПГУ не хотел слететь с него в ближайшее время, что было весьма вероятно если вал предательств вырастет, что будет выглядеть совсем плохо на фоне усиливающегося Карибского кризиса.

«Да и мне прилететь может», – подумал он.

Семичастный успел неплохо изучить своего патрона и был не в восторге от него. Слишком импульсивный, даже истеричный, не продумывает последствия своих шагов хотя бы на два три хода, отсюда одна ошибка за другой. Чем-то Хрущев напоминал главе КГБ императора Павла Первого. Такой же крикливый и непоследовательный.

«Так что сегодня я на коне, а завтра в опале, – с нарастающим беспокойством подумал Семичастный. – Вот кстати одна из причин возможной опалы. Нам бы такого как его сын – Александр Первый. Кто-то вроде Брежнева…»

Мысль была не то, чтобы нова, по крайней мере подспудно избавиться от Хрущева он был не против, но вот так ясно, с кандидатурой нового генсека…

Вдруг возникшее воспоминание недавно случившемся «восстании» в Новочеркасске лишь утвердило его в мысли, что нынешнего генсека надо менять, а то если позволить ему править дальше, то он такого наворотит, сколько враги нагадить не смогут.

«Так что полиграф как метод проверки окружения и новых кадров предлагать не стану, – решил он. – А то ведь и меня может захотеть проверить… тогда я буду иметь весьма бледный вид».

Впрочем, он был уверен, что Хрущев при всем желании не рискнул бы пойти на такой неоднозначный шаг. Остальные взвоют, как узнают, а они узнают и скорее рано, чем поздно. Дескать, сначала низовой уровень проверяешь, а потом до нас дотянешься. Шиш тебе! И табакеркой…

– Да и надо ли тогда вообще рисковать с этим предложением?

Но подумав еще немного, взвесив все «за» и «против» решил, что надо, но исключительно в сфере разведки и контрразведки. К этой мысли и подвести Хрущева, благо, что он как человек хитрый, но не умный в этом плане управляем. Вспомнить только художественную выставку…

Семичастный скривился как от кислого или даже горького с привкусом гнили, вспомнив об очередном предателе – Пеньковском. Пришло время его вскрывать. Вот только как отреагирует на это Хрущев оставалось загадкой, точнее на кого повесит ответственность за провал, тем более что нервы у того из-за ситуации вокруг Кубы были весьма расстроены, он стал особенно вспыльчив и груб в общении, это при том, что и раньше не особо сдерживался, кроя всех матом вдоль и поперек.

– Может сорваться и меня «в Сибирь» отправить, – пробормотал Семичастный. – Но даже если не отправит, все-таки предательство Пеньковского случилось до моего назначения и тут я чист, то Цымбал прав… в любой момент может произойти вал предательств и тогда я точно окажусь с головы до ног в дерьме, особенно если в партверхушке мелькнет информация о том, что все это можно было предотвратить использовав полиграф, но я почему-то этого не сделал…

Семичастный не сомневался, доброжелатели, что пожелают его утопить, всегда найдутся. Тот же Цымбал, чтобы усидеть на своем месте и смягчить удар по себе, а то и вовсе его отвести, пустит нужную утечку, дескать предлагалось решение проблемы, да только отказали и вот результат, и, стало быть, глава КГБ некомпетентен.

«И Хрущев воспользуется этим поводом, чтобы в свою очередь не замараться об меня выгораживая… к тому же у него есть другие резоны избавиться от меня, ведь я сделал для него грязную работу вычистив архивы КГБ, а значит он теперь обязан мне. Но кому нравится быть кому-то обязанным? Да еще такому как он? Так что как водится, мавр сделал свое дело, мавр может уходить… – пришел к неутешительному выводу Семичастный. – Значит нужно сделать так, чтобы у него в этом смысле оказались связаны руки».

Позвонив в секретариат Хрущева, председатель КГБ записался на встречу.

– Товарищ генеральный секретарь…

– Чего это ты Володя официальщину включил? – несколько удивился Хрущев.

Панибратства от подчиненных глава государства не допускал, но предпочитал, чтобы приближенные обращались к нему по имени-отчеству. По крайней мере Семичастный входил в число тех, кому это дозволялось, особенно в таких относительно приватных встречах.

– Ситуация уж больно щекотливая… Никита Сергеевич…

– Что там у тебя? Рассказывай, – нахмурился генсек. – На Кубе что-то случилось?

– Нет. Предатель.

– Еще один! – вскочил из кресла Хрущев. – Пидорасы! Вот чего им не хватает, а?! Чего?! Ведь катаются как сыр в масле!

«Масла видать маловато», – мелькнула отстраненная мысль у Семичастного.

Побушевав еще немного, Хрущев резко замолк и сел обратно в свое кресло.

– Продолжай…

Семичастный довел информацию о Пеньковском и предстоящем его аресте.

– Как видите, товарищ генеральный секретарь, наметилась неприятная тенденция увеличения количества предательств…

– Гниды… А