Последний рубеж. Том 2 - Вадим Фарг

— Иск о признании Ильи Романовича Филатова недееспособным, — прочитала вслух княгиня Савельева, и в её голосе прозвучали стальные нотки. — Основание: «психическая нестабильность, вызванная сиротством и отсутствием должного попечения, выраженная в асоциальном поведении и неспособности адекватно распоряжаться внезапно приобретённым имуществом».

— Бред какой-то, — фыркнул Алексей. — Какой суд примет такую чушь?

— Любой, если за этим стоит Верховный князь, — холодно ответила Савельева. — Это юридически выверенный удар. Они могут вызвать свидетелей из школы, которые расскажут о «забитом» и «странном» подростке. Могут привлечь психологов, которые дадут нужное заключение. Цель — лишить Илью права голоса. Права владеть чем-либо. Сделать его марионеткой в руках назначенного судом опекуна.

Пока она говорила, Саша продолжала работать.

— Это ещё не всё, — её голос стал ещё тише. — Есть второе дело. Официальное расследование источников дохода. Они хотят доказать, что все его активы, даже связанные с другими родами и семьями, приобретены незаконным путём.

— И вишенка на торте, — добавила она, и на экране появился третий документ. — Запрос в службу опеки о пересмотре дела Антонины Сергеевны Крякиной. Они собираются доказать, что она — ненадлежащий опекун, а её сожитель — альфонс, что, в общем-то, правда. Они хотят лишить Илью даже этой формальной защиты. Оставить его одного. Юридически беззащитного.

Всё встало на свои места. Картина сложилась, и от её циничной простоты и жестокости по спине пробежал холодок.

Это был не просто удар. Это был мат в три хода.

Пока Мор, герой и чудовище, сражался на улицах, приковав к себе всё внимание. Пока аристократы делали ставки, а горожане выбирали, кому верить. Пока я сам, упиваясь своей новой силой, играл в бога, наказывая и милуя… люди Гордеева тихо, методично, без шума и пыли, работали в тени. Они не пытались сломать мой Покров. Они ломали мою жизнь.

Я медленно поднялся, подошёл к небольшому столику рядом и налил себе стакан воды. Руки не дрожали. Внутри был не гнев, а холодная, звенящая пустота.

— Он не пытался убить Мора, — произнёс я, и мой голос прозвучал в наступившей тишине, как приговор. — Он пытался уничтожить Илью Филатова.

Я обернулся к своей команде, к своим союзникам.

— Лишить меня легального статуса. Отнять всё, что я построил. Загнать в подполье, где от меня можно будет избавиться, как от обычного преступника, без лишнего шума.

Гордеев оказался умнее, чем я думал. Он не стал играть со мной в магию. Он затащил меня на своё поле. Поле, где не действуют ни демоническая сила, ни стальной Покров.

Поле закона и интриг. И на этом поле я был почти голым.

* * *

В гостиной особняка Воронцовых повисла тишина, плотная и тяжёлая, как могильная плита. План Гордеева, в своей циничной гениальности, был подобен удавке, которая медленно, но неотвратимо затягивалась на шее Ильи Филатова. Все смотрели на меня, ожидая реакции. Гнева? Ярости? Приказа к атаке?

Но я молчал. Внутри меня не было огня, только холод. Ледяное, кристально чистое осознание того, что я впервые в этой жизни оказался на поле, где мои главные козыри — сила, скорость, магия, даже демоническая тьма — были абсолютно бесполезны. Гордеев не стал играть со мной в войну. Он затащил меня в суд.

Я медленно обвёл взглядом своих союзников. Смирнов и Морозова уже были здесь, прибыли на «спектакль» Пастыря, а оказались в гуще юридической катавасии. Сейчас их сила была нужнее, чем любой клинок.

— Мне нужна ваша помощь, — произнёс я, и эти слова дались мне тяжелее, чем любой бой. Я не просил. Я констатировал факт. Наш общий факт. — Это их поле. Их правила. И я не знаю, как на нём играть.

Первой отреагировала княгиня Савельева. На её губах появилась тонкая, хищная улыбка, словно она только что увидела новую, увлекательную шахматную партию.

— Наконец-то, — промурлыкала она, доставая свой изящный девайс. — Игра для цивилизованных людей. Грубая сила — удел варваров. А настоящая власть, Илья, ткётся из связей, законов и слухов.

Она набрала номер, и её голос мгновенно изменился, стал формальным и властным.

— Судья Орловский? Нина Сергеевна. У меня к вам деликатный вопрос, касающийся одного молодого человека, находящегося под моим личным покровительством… Да, именно. Я была бы признательна, если бы рассмотрение этого… недоразумения… было отложено для предоставления дополнительных материалов. Благодарю за понимание.

Она прервала вызов, и её взгляд снова стал игривым.

— Это даст нам время. Неделю, может, две. Судебная машина медлительна, если её правильно смазать.

Семён Смирнов, до этого молча изучавший документы на экране, поднял голову. Его лицо было серьёзным и сосредоточенным.

— Время — это хорошо. Но нам нужна стратегия, — прагматично заявил он. — Саша, мне нужны все финансовые документы Ильи за последние полгода. Каждый перевод, каждый счёт. Мы создадим ему безупречную финансовую историю. Каждый рубль будет подтверждён. Я подключу своих аудиторов. Мы докажем, что его состояние — результат удачных инвестиций и… щедрых подарков от благодарных покровителей.

Он многозначительно посмотрел на Савельеву, и та едва заметно кивнула.

Самым сложным было молчание боярыни Морозовой. Она сидела, скрестив руки на груди, и её лицо было непроницаемо. Наконец, она тяжело вздохнула, словно принимая неизбежное.

— Не думала, что доживу до дня, когда буду спасать репутацию простолюдина, — процедила она сквозь зубы. — Но падение Филатова создаст вакуум власти, который Гордеев с радостью заполнит. А это нам невыгодно.

Она достала свой девайс, её движения были резкими и раздражёнными.

— Я свяжусь со своими юристами. Они «проконсультируют» ваших аудиторов, Семён Остапович. Укажут на возможные лазейки в законах об опеке. Негласно, разумеется.

Это была победа. Хрупкая, временная, но победа. Они все были в игре. Их репутация, их активы, их будущее теперь были связаны с моим.

* * *

Следующие дни превратились в кошмар иного рода. Вместо тренировок с мечом — уроки этикета. Вместо изучения вражеских тактик — зубрёжка имён и титулов десятков аристократических семей. Моим полем битвы стали не тёмные переулки, а сверкающие бальные залы.

— Выше подбородок, Илья, — голос Савельевой был безжалостен. Мы стояли в ателье одного из лучших портных, и я, облачённый в идеально сшитый фрак, чувствовал себя удавом в корсете. — На приёме у князя Оболенского ты должен выглядеть не как уличный боец, а как