Частица тьмы - Тери Терри

обидно это сознавать, хотя я и не совсем понимаю, почему. Он никогда, ни в каком отношении не был мне отцом. Раньше его вины в этом не было, но теперь он знает, кто я, и все равно не пытается избавить от боли.

Но если так, достаточно ли он печется о членах своей общины, чтобы удержать их от опасности, не дать им прийти сюда, где они заразятся и умрут?

И хотя я не могу поверить, что он делает это с нами намеренно, душа моя полна недоверия и страха. Я должна спросить напрямую, его ли это рук дело. Другого способа узнать нет.

Я думаю, как выскажу ему все, но когда прихожу, выясняется, что спешила зря: Септа уже там, и негодования и ярости в ней хватит на двоих.

Ксандер вскидывает руки, и она затихает так быстро, как если бы он атаковал ее ауру.

— Послушайте меня, вы, обе. Некоторые из них уже больны. Они пришли домой — умирать.

3

КЕЛЛИ

Больных ведут в большой зал — то самое место, где обедала вся община, кроме меня. После обеда они проводили там собрания, объединяя свои сознания, становясь словно частью друг друга, чего я сама никогда не испытывала. Но до прихода этой группы большинство членов общины уже умерли в этом самом зале. Не из-за этой ли близости они не могли оставаться в стороне? Может быть, они и в смерти должны быть вместе?

Септа посылает меня принести одеяла, и я бегаю туда и обратно с тем, что удается найти. Одеял осталось не так много, в них заворачивали умерших, которых сжигали на костре. Скоро зал вновь становится похожим на полевой госпиталь с лежаками на полу, но здесь нет ни врачей, ни сестер — одна только Шэй.

Шэй рядом с какой-то женщиной. Глаза ее такие же странные, какими делаются порой, и я знаю, что в этот момент с ней бесполезно заговаривать, она все равно не услышит. Но через минуту они вновь становятся обычными и блестят от слез. Женщина затихла, не шевелится. В ее невидящих открытых глазах кровь.

— Шэй? — окликаю я, и она медленно поворачивает голову.

— Келли. Тебе не следует здесь находиться. — Голос чуть громче шепота, кожа бледная, а под глазами темные, как синяки, круги. Она моргает, и я облегченно выдыхаю, потому что это движение — единственное отличие Шэй от умершей женщины.

— Где же еще мне сейчас быть? — говорю я, и это правда, но от этого ужаса вокруг мне хочется убежать.

Тень улыбки мелькает на ее лице. Она протягивает руку, словно чтобы взять мою, но потом вновь роняет ее. Тогда я сама беру ее ладонь в свою и успокаивающе сжимаю.

— Чем я могу помочь?

Позади нас кричит от боли мужчина. Аристотель. Я узнаю его, как и всех остальных, хотя до недавнего времени меня и держали в изоляции. Я знала, как они выглядят, слышала их имена, когда они разговаривали друг с другом. Он большой, гора мышц, которая возвышалась бы надо мной, если бы он снова встал, но сейчас он плачет. Шэй медленно идет к нему.

— Шэй? Могу я помочь?

Она отвечает, не оборачиваясь:

— Куда ушла Септа? Найди ее и скажи, пусть возвращается, она нужна мне. А потом прикладывай холодные компрессы. Держи за руки.

Шэй рядом с Аристотелем. Лицо ее оживленнее, чем было минуту назад. Она что-то говорит ему, берет за руку. А потом глаза ее снова меняются. Боль немного отпускает его, я это вижу сразу же, зато Шэй как-то съеживается, словно уменьшается в размерах.

Жаль, что я не могу помочь ей чем-то более существенным, помочь забирать их боль, чтобы она не несла ее одна. Я не выжившая, но Септа с Ксандером — да. Им следовало бы быть здесь — почему они не помогают?

Я выскакиваю из зала.

Дом Ксандера ближе, поэтому я несусь первым делом туда. Стучу, зову, потом открываю дверь. Никого.

Я бегу к дому Септы и уже почти добегаю, когда слышу голоса, они звучат снаружи. Говорящих не видно из-за деревьев, но я чувствую разлад раньше, чем слышу его в их голосах, и останавливаюсь, не зная, что делать.

— Ты знаешь, что я прав. Это тот путь, которым мы должны следовать.

Это Ксандер.

Я ощущаю легкое проникновение в свое сознание — и это Септа. Она настроена на меня, как было всегда, и, должно быть, почувствовала мое приближение. Узнав меня, Септа отстраняется, но не говорит Ксандеру, что я здесь, и я понимаю, что должна выйти вперед, объявить о своем присутствии, но продолжаю стоять тихо и слушать.

— Твои люди умирают. — В голосе Септы слышится мука.

— Да. Мы ищем истину, чистое знание, все мы. Как бы тяжело нам ни было, мы должны это сделать. — В его голосе нет печали, как в ее, и мне сначала становится страшно, потом любопытно. Какое знание он ищет?

— Келли? — Это Ксандер. Он заметил меня, и я выхожу вперед, надеясь, что он не понял, что я подслушивала.

— Меня послала Шэй. Ей нужна помощь.

Они молча смотрят друг на друга, и я понимаю, что они ведут между собой безмолвный диалог.

— Приду через минуту, — говорит Септа и кивает мне. Отсылает.

Я бегом возвращаюсь в большой зал и сообщаю, Септа сейчас придет, но Шэй все еще с Аристотелем и не слышит меня.

Рядом мальчик. Джамар. Он на несколько лет старше меня, мы с ним никогда не разговаривали. Его лицо искажено болью. Холодный компресс, так сказала Шэй?

Я нахожу таз и полотенца и опускаюсь на колени рядом с ним, мягко прикладываю влажный компресс ему ко лбу. Он смотрит на меня, и в его глазах удивление. Его не было здесь, когда Шэй изменила правила и добилась того, чтобы члены общины могли со мной разговаривать.

— Привет, — говорю я.

Джамар сглатывает, и приступ боли искажает его черты.

— Привет, — шепчет он, словно боится, что Септа услышит.

— Все в порядке, со мной уже можно разговаривать.

Я беру его за руку, и когда очередная волна боли накрывает его, он стискивает мою ладонь. Так много боли, и его, и всех. Так много смертей. Община всегда казалась мне самодостаточным местом, которому не требуется остальной мир. Ужасно несправедливо, что болезнь распространилась среди них так, будто они самые обычные люди.

Добралась ли эпидемия и до прочих групп общины? Джамар и другие были на ферме, и теперь я боюсь и за них.