Частица тьмы - Тери Терри

— А на ферме есть болезнь?

Он отрицательно качает головой и тут же вскрикивает — любое движение причиняет боль.

— Я не понимаю. Если там болезни нет, то почему вы заболели?

Он морщится.

— Аристотель сказал, что мы должны вернуться. В пути мы встретили людей, от них, должно быть, и заразились.

— Когда?

— Позавчера. — Все его тело сотрясается от спазмов боли, и я крепко сжимаю его руку.

Но этого мало. Всегда мало.

4

ШЭЙ

Я внутри Аристотеля, затерялась среди его боли. Пытаюсь забрать у него эту боль и уже не могу сказать, чья она, его или моя.

Септа вернулась, присоединилась к нам, и ее помощь позволяет мне продолжить свои поиски внутри Аристотеля — в спиральных лентах его ДНК.

И, как и у Перси и нескольких последних умерших, у него отсутствуют некоторые участки мусорных ДНК, которые есть у меня. Я убеждаю Септу позволить мне еще раз посмотреть у нее — да, ее мусорные ДНК почти идентичны моим. Между этими различиями и тем, что происходит сейчас с Аристотелем, должна быть какая-то связь. Я это чувствую.

Но как это исправить, да и можно ли это исправить? Что делать? Я не знаю и потому беспомощна, как и раньше.

Спрашиваю Септу, что она думает об этом, но она не отвечает, потому что ушла в сознание Аристотеля. Хотя он вот-вот умрет, она пытается узнать у него что-то, а он почему-то сопротивляется, и я одновременно озадачена и рассержена и не могу проследить за ее мыслями.

А потом он уходит.

Связь между нами с его смертью разрушается, и я открываю глаза. Сначала все плывет, раздваивается, потом фокус восстанавливается.

Септа переходит к женщине позади нас. Келли держит за руку мальчика. Он вскрикивает от боли, и у нее на глазах слезы. Я хмурюсь. Как его зовут? Джамар? Да, Джамар. Его волосы — вот почему я запомнила его. Они торчат хохолками в разные стороны. Как мои, когда отрастали после пожара. Я изменила свои волосы — изменила свой ДНК.

Идти необязательно. Он лежит на полу, как и бездыханное уже тело Аристотеля. Легче подползти.

Келли возражает.

— Тебе больше нельзя это делать. — Она права, но как я могу ничего не делать? Мальчик будет кричать от боли, если я не помогу ему сейчас же.

Отпускаю Келли и занимаю ее место рядом с Джамаром. Улыбаюсь ему, удерживаю его взгляд, и мое сознание проникает внутрь; теперь изнутри мы единое целое. Другие тоже пришли на помощь. Беатрис объединила их вместе и вновь нашла меня. Они облегчают его боль, а я проникаю глубже. Клетки. ДНК. Мусорные ДНК. Но как и у всех остальных, которые умерли, у него отсутствует та последовательность, что есть у меня и у Септы.

Но какую функцию она на самом деле выполняет? Теперь, когда меня прикрывает Беатрис, я могу подумать.

Вернуться к основам.

Гены в коде ДНК для РНК; ДНК перезаписывается в РНК, создавая связного, который может быть переведен в протеин — вещество, из которого мы сделаны с ног до головы, целиком производится этим способом.

Но мусорная ДНК этого не делает, не определяет генетический код известных генов. Он считается структурным, и его назначение или назначения неизвестны. Отсюда и название — мусор.

Как различия в мусорной ДНК определяют, жить человеку или умирать? Я не знаю. Но Джамар умирает, а за ним еще и еще.

В конце концов, все они уходят. Я лежу среди них, такая же неподвижная, на полу. Келли пытается поднять меня, но я не в силах даже открыть глаза. Слышу ее шаги: она уходит. Септа тоже. Я одна с мертвыми.

Какой толк от меня как от целителя? Все умирают, и каждый уходит в калейдоскопе страха и агонии, забирая с собой частичку меня. Скоро не останется ничего, кроме пустой оболочки, которая уже почти перестала что-либо чувствовать. А лучше бы перестала совсем и забрала боль мертвых — их последние мысли и воспоминания. Но это может случиться, только если я тоже умру.

Перешагнуть через эту грань между живыми и мертвыми было бы сейчас совсем не трудно. Я чувствую полное изнеможение, а с ним приходит холод, глубокий и цепенящий. Холод, который поселяется в костях, от которого они деревенеют. Мои движущиеся части больше не координируются, а просто волокут за собой то, с чем соединены.

Усталость и холод — одно и то же. Я не могу разделить их. Не могу исцелить себя. Я просто лежу, не шевелясь, потому что рассыплюсь, если пошевелюсь.

Келли возвращается. С ней Ксандер. Я смутно ощущаю, как он поднимает меня на руки и уносит из зала смерти.

Ночной воздух прохладный, и я дрожу.

Снова отключаюсь и прихожу в себя уже в постели. Мы с Келли одни, и теперь она меня утешает.

Мысли густые и неуклюжие, но сон не идет. Слишком устала, чтобы спать. Звучит странновато, но так оно и есть.

Почему я не убежала, не отказалась от новых попыток? Мне не дали выбора, мне это навязали.

Ксандер мой отец, но это кажется каким-то далеким и не связанным с тем, кто я и что — он считает это моим долгом, даже если это меня убивает.

Потому что смерть — это не только когда останавливается дыхание, сердце перестает биться, а мозг функционировать. Есть и другие способы умереть — медленно, но так же верно.

Когда надежда уходит, не остается ничего.

5

КЕЛЛИ

Я лечу. Остров расстилается подо мной, мертвый и темный. Что-то здесь произошло, что-то плохое.

Но есть и кое-что хорошее… точнее, кое-кто: Кай, мой брат, и Шэй, моя подруга. Они оба внизу, идут по выжженной, почерневшей земле.

Шэй отыскивает меня мысленно — хочет знать, не против ли я сделать это. Я против, но почему-то, когда мы находим нужное место, сгоревший сарай, я понимаю, что должна сделать это во что бы то ни стало.

По-прежнему связанная мысленно с Шэй, я проскальзываю в расщелину в скале и опускаюсь ниже, ниже… в ночной кошмар.

Я заставляю себя открыть глаза, чтобы оборвать сон, но он все равно тут. Я — одновременно в этой кровати и кто-то другой в другом месте — там, где нет ничего, кроме ужаса. Мало-помалу кошмар отступает, но сердце продолжает колотиться, а тело напряжено, словно готово бежать.

Еще один сон, который не сон. У нее есть имя,