Рэдсайдская история - Джаспер Ффорде

– И что за ставка?

– Мы думаем, что от десяти до двадцати к одному, поскольку Джейн никогда не участвовала в гонках, но известно, что она гоняет быстро – Карлос постарался, чтобы ее рекорды публиковались на спортивных страничках «Спектра».

– Если Томмо поставит тысячу, – сказала Банти, которая все подсчитала, – и будет десять к одному, мы получим десять тысяч. Наликом.

Однажды у меня на руках было сразу пятьдесят восемь наличных баллов, и все. Десять тысяч – огромная сумма. Но Виолетта еще не закончила.

– Впрочем, мы целимся не на тысячу, – добавила она.

– Еще бы, – заметил я. – Можжевелли бешеная гонщица, и Джейн может и проиграть, и тысяча пойдет коту под хвост.

– Ятевео бояться – в лес не ходить, – сказала Банти, которая явно была в этом замешана, – мы поставим пять тысяч.

– Круто, – ответил я, прежде чем успел осознать, что в этом плане есть две большие проблемы. Первая Манселлианская. – Я не эксперт, но это же полностью против эдикта Манселла, который запрещает ставки. Префектам Восточного Кармина мало проблем?

– В том и соль! – объяснила Банти. – Мы в этом не замешаны. Все это обстряпал Томмо. Это он поставит пять тысяч и пожертвует выигрыш городу в обмен на раннюю пенсию. Если что-то пойдет не так, Томмо Киноварный хорошо известен своей нечестностью, так что никто никогда не поверит, что мы в деле – и мы вчетвером ничего не писали на бумаге и не говорили вслух с кем-либо еще.

– Понимаю… – Я перешел ко второму вопросу: – А где вы собираетесь взять эти пять тысяч первоначальных наличных баллов?

– Это хороший вопрос, – сказала Виолетта, – и вот тут на сцену выходишь ты. Ты, буквально говоря, сидишь на деньгах.

– Как это?

– Ты слышал о Радужной Комнате?

Дурацкий вопрос. Все слышали о Радужной Комнате. Если родители низкого или среднего оттенка жаждали продвинуть своего ребенка по социальной цветовой лестнице, то за хорошую взятку наличными женщину сводили ради репродуктивного сношения с кем-то с более широким хроматическим зрением. Я сам был зачат в Радужной Комнате. Мама была только на 23,4 процента Красной, а папа на 50,2. От них я мог получить максимум 55, но они хотели для меня большего. Мама ездила в Изумрудный город под предлогом дипломного курса по складыванию бумаги, а вернулась домой беременной и беднее на две тысячи баллов наличными. Эта практика считалась непристойной, но не то чтобы совсем против Правил. Гармоническое руководство по Верности признавало, что без возможности расторгнуть брак вполне вероятно, что несчастные люди будут формировать физическую привязанность к другим и лучше уж ее разрешить. Легально было менять «личную благосклонность» на «товары», так что обмен наличности на семя разрешался, пусть и с натяжкой. Однако полностью незаконным было то, без чего невозможно забеременеть вообще: цветование на овуляцию без записки от префекта. Но за наличность можно купить все, что имеет цену. Я не знаю имя человека, зачавшего меня, как и моя мать. В Радужной Комнате нет имен. Это просто бизнес – чисто сделка. Я несколько секунд молчал.

– Ты шутишь.

– Я серьезна как никогда, милый – как я сказала, ты сидишь на состоянии. Сидишь, – добавила она, подчеркивая, – на…

– Спасибо, я понял.

– Тогда все решено, дорогой. Томмо снял тебе комнату в «Зеленом Драконе» и уже нашел несколько клиенток, но он уверен также в изрядном количестве пациенток без предварительной записи. С твоими восьмьюдесятью шестью процентами ты, думаю, будешь очень популярен.

– Восемьдесять семь, если округлить. Но я не бык-производитель, Виолетта.

– Нет, – согласилась она, – до первой клиентки. А вот после станешь. Шестеро в день – обычное дело для более энергичных мужчин, так что я решила снизить до трех с учетом твоего несколько худосочного телосложения. В перерывах много жидкости и закусок… Или ты считаешь, что три для тебя слишком много?

– Я вообще не буду этого делать, Виолетта.

Она была озадачена.

– Но почему нет? Получишь невинное внебрачное сам-знаешь-что, и все ради твоего города, просто подумай, это же чрезвычайно повысит силу твоей собственной цветовой группы.

– У меня такое ощущение, что мне придется встречаться с более низкими пурпурными, – ответил я, – даже некоторые де Мальвы захотят повысить зрительный дар своего потомства – прямо как ты.

– Честно говоря, Эдди, – сказала Виолетта с улыбкой, чтобы преуменьшить то, что явно было ее планом, – ты всегда плохо обо мне думаешь. Мне вообще такого в голову не приходило. Кроме прочего, я позволю тебе удержать процент в качестве карманных денег, оплачу все расходы на отель плюс дам пропуск на четыре дня на многие туристические аттракционы Граната. Между свиданиями ты сможешь пойти посмотреть Плохо Нарисованную Карту, Цветной Сад или Мемориал Оза.

– Я все это уже видел.

– Тогда Последний Кролик, мы знаем, что его ты не видел. Несколько дней отдыха в Гранате – это не жук чихнул. Я слышала, в переулках действительно можно достать хороший лаймовый, и не учтенные Правилами романы и периодику можно прочесть меньше чем за балл.

– Я не буду этого делать, Виолетта. Хотя Правила верности весьма растяжимы, правила Согласия священны.

– Я же не заставляю тебя, – ошеломленно сказала она. – Я просто… хочу, чтобы ты понял, что ты должен сделать.

– Я не товар, готовый к употреблению, Виолетта.

Она сузила глаза и повысила голос:

– Манселл сладчайший, Эдвард, как ты можешь быть таким эгоистом? Мы все товары, готовые к употреблению. Содержимое твоих тестикул принадлежит тебе не более, чем мои яйцеклетки мне – наша репродуктивность такая же часть наших общественных обязанностей, как и наш труд или посмертная переработка наших тел. Я отвечаю за две с половиной тысячи человек, Эдвард, и нравится тебе это или нет, эта ответственность ложится и на тебя как на мужа Главного префекта – тебя станут превозносить за то, что ты распространишь себя среди женщин, жаждущих лучшего будущего для своих детей, и дважды честь тебе и хвала за то, что поможешь избавить от непосильного долга город. Если откажешься, я могу лишь констатировать, что ты непомерно эгоистичен и недостоин даже презрения.

Я посмотрел на Банти, которая пожала плечами:

– По мне, это весьма разумно, не так ли?

– Я не буду этого делать, Виолетта.

– Почему?

– Потому что не хочу: это отвратительно, я не такой человек и – погоди, почему я вообще должен объяснять тебе причину?

– Мы все делаем то, чего нам не хочется, Эдди, – сказала Банти. – Я хотела играть на тромбоне, но меня заставили играть на тубе. Это то же самое.

– Как это – то же самое? Короче, вот мой последний ответ – вы меня не заставите. Директива о Согласии в этом отношении предельно ясна, и у тебя будут большие проблемы, если узнают, что ты принуждала любого человека, любого пола к любым отношениям интимного характера.

Виолетта пододвинулась ко мне поближе и неприятно положила мне руку на бедро.

– Я знаю Правила, Эд, – успокаивающе сказала она, – я просто надеялась на твою разумность.

Она глянула на Банти, и та кивнула.

– Хорошо, – произнесла Виолетта, – вот в чем загвоздка: ходят слухи о не учтенных в Серой Зоне. Ты ничего не слышал?

У меня холодок по спине прошел.

– Не понимаю, о чем ты.

– Думаю, понимаешь. Перед тем как Салли Гуммигут подхватила Плесень, она отвела меня в сторонку и вкратце рассказала о том, что подозревала годами. – Она с лживой нежностью погладила меня по руке. – Не паникуй, милый, в настоящий момент это не вопрос первостепенной важности, поскольку это разозлит Серых, а их лучше не злить. Но, – добавила она, – если ты эгоистично думаешь, что твоя устаревшая концепция согласия важнее краха и почти гарантированной Перезагрузки для любого, кого поймают на укрывательстве, ну, твоя проблема.

Я ничего не сказал, и это фрустрировало – вот у Джейн наверняка нашелся бы лаконичный и выразительный контраргумент, который заставил бы и Виолетту, и Банти заерзать, но у меня таких не было. Мы были одни в купе для префектов, и я тут сам по себе.

– Я ничего не знаю о неучтенных, Виолетта.

Она вздохнула и снисходительно улыбнулась.

– Пупсик, Салли сказала мне, что один живет в твоем собственном доме. Гарри