Даль-цвет. Том 1. Охра - Владимир Прягин

— Пожалуй, всё, заготовка есть. К завтрашнему вечеру доработаю.

— А я пока Бруммера попрошу приготовить краску. Много понадобится?

Илса, прикрыв глаза, задумалась ненадолго. Затем качнула головой:

— Нет, много не надо. Все ящики закрашивать я не буду, это излишне.

Порывшись у себя в тумбочке, она протянула мне пустой пузырёк — небольшой, приплюснутый и с широким горлышком:

— Треть этого объёма.

— Понял. Спасибо, Илса.

— Не за что, Вячеслав. Очень интересно, как всё получится.

Бруммер не подвёл. Из моих кристалликов, привезённых с Вересковой Гряды, он сделал собственно краску — растёр и развёл в воде, добавив какой-то связующий компонент. С пузырьком, заполненным на треть, я вернулся к Илсе следующим вечером.

Она показала мне рисунок углём, уже доработанный, с прорисовкой и аккуратно намеченными тенями. Изображение казалось рельефным. Я интуитивно чувствовал — оно может раскрыться.

— Ты просто молодчина, — сказал я. — Был бы я твоим преподом, проставил бы зачёт за весь курс досрочно.

— Зачёт проставляют, когда откроется переход, — улыбнулась Илса. — Ну что, наношу даль-цвет?

— Ага, приступай.

Илса обмакнула кисточку в краску и принялась закрашивать ящик в верхнем ряду — тот, куда отправлялась корреспонденция для девятнадцатой квартиры. Мазки ложились на поверхность бумаги, и мне всё явственнее чудился в рисунке объём.

Глава 24

Мы с Илсой стояли перед готовым рисунком. Тот был прикреплён кнопками к стружечной доске на стене, на уровне человеческого роста. Краска уже подсохла.

На почтовый ящик, который меня интересовал, даль-цвет был нанесён густо, а на соседние — лишь отдельными мазками. Илса проделала это мастерски — не было ощущения, что краску пытаются сэкономить, но при этом становилось понятно, что все дверцы имеют один и тот же оттенок.

В руках я держал открытку, купленную на местном почтамте. Обложка выглядела нейтрально — без надписей, с нарисованной вазой, в которой стояли астры. На обратной стороне вверху имелись пустые строчки, куда я вписал родительский адрес. Мелким шрифтом в углу указывалось название типографии, но Илса его замаскировала чернильной кляксой, как и логотип местной почты.

А на свободном поле внизу я нацарапал послание. Так и так, мол, аспирантуру бросил, потому что подвернулась оказия, вахтовая работа далеко за Уралом. Платят отлично, но со связью проблемы. Вот разве что открытку получилось отправить. Задержусь здесь надолго, а пока поздравляю с наступающим праздником.

Без обратного адреса, разумеется.

— Ладно, — сказал я, сосредоточиваясь, — поехали.

Я в упор смотрел на картину, на тот участок, который был закрашен лиловой краской. На нарисованную жестяную ячейку с номером.

Трафаретные цифры на тонкой дверце…

Круглый замок с узкой прорезью для ключа, тусклый блик от лампочки…

Грязная штукатурка над ящиками, царапины…

Сколько раз я видел всё это прежде? Сколько раз доставал оттуда «Советский спорт», а изредка, с предвкушением — журнал «Вокруг света»?

Не сосчитать…

Все остальные ящики теперь тоже стали лиловыми. Горизонтальные щели для писем и газет наполнились глубиной, в них скопилась темень. Стылый сквозняк коснулся лица, и я почувствовал запах пыли.

Передо мной была уже не бумага, а прямоугольная прореха в пространстве.

Форточка в другую реальность.

Стараясь не растерять концентрацию, я медленно поднял руку и сунул её в проём.

Промелькнула мысль — интересно, а как всё это смотрится из подъезда, с той стороны? С лестничной площадки, к примеру? Рука высовывается из пустоты?

Воздух в проёме казался вязким, упругим, словно вода.

Открытка коснулась ящика, я вставил её в горизонтальный паз — и коротким движением втолкнул внутрь.

Она упала туда беззвучно. Я осторожно вытянул из форточки руку и шумно выдохнул. Холодный сквозняк развеялся, а рисунок вновь стал бумажным.

Илса захлопала в ладоши. Я, наклонившись к ней, поцеловал в щёку:

— Ну, я же говорил — ты классная художница.

— Хоть это и нескромно, — улыбнулась она, — но я с тобой согласна. Буду теперь увереннее. И, знаешь, со стороны это смотрится совершенно сюрреалистично, когда картина протаивает…

Плюхнувшись на топчан, я перевёл дыхание. Картина тем временем выцветала и покрывалась желтоватыми пятнами, как будто с момента её использования прошли долгие годы, даже десятилетия. Лиловая краска совершенно поблёкла, высохла и потрескалась. Слои шелушились.

— Жаль, что она так быстро пришла в негодность, — вздохнула Илса. — Для новичка я справилась хорошо, но всё-таки недостаточно технично, наверное…

— Может быть, — кивнул я. — Но это не главное. Мой мир слишком далёк от вашего, коэффициент сходства низкий. Так мне объяснял художник, который сделал первую дверь. Старший лорд из клана, где я теперь состою. С этой дверью он провозился почти полгода. Ну, у него-то и дар слабее, он на универсальном факультете учился полвека тому назад.

— Ты мне расскажешь про свой мир?

— Да, если хочешь. Он и географически, кстати, отличается очень сильно, у нас там пять обитаемых континентов, две сотни стран.

— А ты у себя в стране занимал высокое положение? Был аристократом?

Мне стало смешно:

— Нет, Илса, прости, я чистопородный простолюдин. Хотя у нас и сословий официально нет. Всем рулила партия, но год назад её запретили…

— Не совсем понимаю.

— В двух словах не расскажешь. Но да, недавно у нас сменилась политическая система. И даже флаг поменялся — один спустили, другой подняли, вот как раз год назад… А вообще, забавно — старик, который меня сюда притащил, при знакомстве тоже спрашивал про политику. Я вот думаю — для чего? Проверял, похоже, способен ли я вообще оперировать такими понятиями. Чтобы наследник хоть как-то мог оценить расклад на общегосударственном уровне…

— Не знаю, как ему видятся твои достижения, но я очень рада, что ты теперь — у нас в Академии. И вообще, без тебя было бы скучнее.

— Действительно.

Мы ещё долго с ней разговаривали. Илса расспрашивала, я отвечал — как жил до прибытия сюда и чем занимался. Рассказал ей, как выглядят у нас города и какие технические штуковины у нас есть. Ей больше всего понравилось про орбитальные станции и про домашние телевизоры.

— Значит, тот пейзаж с ветряком, — сказала она, — мог бы стать проходом в твой мир, если бы я его рисовала в нужном масштабе?

— Нет, с ним всё сложнее. Во-первых, я тебе описывал не конкретную местность, а некий собирательный образ из кино. А во-вторых, ты нарисовала