Врач из будущего. Подвиг - Андрей Корнеев

Кононов присвистнул, его глаза расширились.

— Фантастика, — прошептал он. — Чистейшая фантастика. Электромиография? Но аппаратура…

— Аппаратуру сделаем, — перебил Лев. — У нас тут есть умельцы. Во-вторых, модульность. — Он ткнул пальцем в другой эскиз, где протез руки был разобран на составляющие: предплечье, кисть, пальцы, разные типы захватов. — Как детский конструктор. Собрал под свою задачу — молоток, плоскогубцы, крюк для сумки. Быстросъемные соединения, по принципу байонета, как в фотоаппаратах.

Ефремов, до этого молчавший, наклонился ближе, его прагматичный взгляд оживился.

— Байонет… это интересно. Резьба неудобна, особенно одной рукой. А это… щёлк — и готово. А материалы?

— Легкость авиации плюс прочность танковой брони, — заключил Лев. — Дюраль, стальные сплавы. Никакого дерева. Вес протеза руки не должен превышать четырехсот граммов.

Кононов и Ефремов переглянулись. В глазах первого горел огонь одержимости, второй оценивал, прикидывал, взвешивал.

— Вы описываете вещи, которых нет, — наконец сказал Ефремов. — Ни в одной стране.

— Поэтому мы их и создадим, — спокойно ответил Лев. — У нас нет выбора. Тысячи парней вернутся с войны без рук и ног. Мы не можем предложить им просто палку с крюком. Мы должны вернуть им если не все, то максимум возможного.

Кононов вдруг резко встал, его пустой рукав дернулся.

— Я сам, — сказал он глухо, глядя куда-то поверх голов Льва. — Потерял руку еще в 1928, — он беспомощно дернул плечом. — Очень долго свыкался с такой жизнью, и не свыкся. Я готов собирать вашу фантастику хоть голыми зубами. Потому что она нужна. Мне, и таким, как я.

В кабинете повисло тяжелое молчание. Лев смотрел на этих двух людей, сломленных обстоятельствами, но не сломленных духом. Они были идеальными союзниками. Они понимали проблему не из учебников, а кожей, костями, отсутствующими конечностями.

— Отлично, — сказал Лев. — Саша покажет вам мастерскую, мы выделим вам помещение на седьмом этаже, рядом с отделением Валентина Николаевича Мошкова. Начнем с лаборатории биоуправления. Невзоров уже копается в усилителях.

Они вышли, и Лев остался один в кабинете. За окном медленно сгущались зимние сумерки. Он чувствовал не радость, а тяжелую, давящую ответственность. Он снова бросал вызов. Не болезни, не системе, а самой природе инвалидности. И на кону были не абстрактные жизни, а конкретные судьбы таких людей, как Кононов и Ефремов. Он мысленно представил лейтенанта Васильева, который все еще лежал в отделении ЛФК, и его собственный вопрос: «А что дальше?». Теперь у него начинал появляться ответ.

* * *

В операционной № 2 царила напряженная тишина, нарушаемая лишь ровным гудением аппаратуры и сдержанными командами Льва. На столе лежал молодой лейтенант-артиллерист с пулевым ранением в живот. Пуля прошла навылет, но успела натворить бед — повредила воротную вену и левую долю печени. По божьей воли его удалось довезти на эшелоне.

— Давление падает, девяносто на пятьдесят, — тихо доложила анестезистка.

— Переливаем еще пятьсот миллилитров полиглюкина, — не отрываясь от раны, скомандовал Лев. Его пальцы, скользкие от крови, осторожно раздвигали ткани. — Зажимы Кохера, быстро.

Юдин, ассистировавший ему, молча подавал инструменты. Его могучее тело было напряжено, как струна, но движения оставались выверенными и точными.

— Вот она, — прошептал Лев, наконец обнаружив источник катастрофического кровотечения — надорванную воротную вену. Кровь хлестала пульсирующим потоком, после снятия временных швов полевого госпиталя. — Шовный материал. Шелк номер три, игла.

Ему подавали тончайшую шелковую нить. Лев начал накладывать шов, используя модифицированную технику сосудистого шва по Каррелю. Его пальцы двигались с невероятной точностью — три шва-держалки, затем непрерывный обвивной шов. Каждый узел завязывался с идеальным натяжением — не слишком туго, чтобы не прорезать нежную стенку сосуда, но достаточно плотно для гемостаза.

— Вы где этому научились, Борисов? — не отрываясь от раны, спросил Юдин. Его низкий голос звучал приглушенно под маской. — Такой техники я ни у кого не видел, даже у Фёдорова.

— В архивах читал, — стандартно ответил Лев, завязывая очередной узел. — Американские хирурги экспериментировали еще в двадцатые. Модифицировал под наши возможности.

Последний шов был наложен, кровотечение остановилось. Лев перевел дух и принялся за печень, ушивая рану и иссекая размозженные ткани. Операция продолжалась еще два часа.

Когда бойца перевезли в палату интенсивной терапии, Лев и Юдин вышли в предоперационную. Сняв окровавленные халаты и маски, они молча опустились на стулья. Руки у обоих мелко дрожали от напряжения.

— В свои годы, я учу студентов и молодых хирургов, — вдруг произнес Юдин, глядя куда-то в стену. — А Вы, Лев Борисович, меня заставляете перечитывать анатомию и осваивать новые методы. Каждый раз, когда я думаю, что уже все видел…

— Мы все учимся у войны, Сергей Сергеевич, — тихо ответил Лев, делая глоток горячего, почти черного чая. — Она — самый строгий и безжалостный преподаватель. И она же ставит перед нами задачи, которые в мирное время показались бы фантастикой.

— Да, — согласился Юдин, его взгляд стал отрешенным. — Фантастика… Которую приходится делать реальностью здесь и сейчас. Иногда мне кажется, что мы работаем на грани возможного. Этот сосудистый шов… Если бы не вы, парня бы мы потеряли, скорее всего.

— А разве есть выбор? — Лев отставил кружку. — Если не мы, то кто?

В соседней операционной в это время готовился к процедуре другой пациент — боец с последствиями тяжелой черепно-мозговой травмы. У него наблюдались судорожные подергивания и признаки повышения внутричерепного давления.

— Применяем фенитоин, — распорядился Лев, подойдя к столу. — Внутривенно, по схеме, которую мы разработали с Простаковым. Нагрузочная доза — пятнадцать миллиграмм на килограмм, затем поддерживающая.

Медсестра аккуратно ввела препарат. Через несколько минут судорожная готовность стала снижаться, дыхание выровнялось. Владимир Неговский, наблюдавший за процедурой, кивнул с одобрением.

— Работает. И главное без угнетения дыхания, как от барбитуратов. Это меняет правила игры в реанимации.

— Пока только для отдельных случаев, Владимир Александрович, — осторожно заметил Лев. — Препарат еще не идеален, нужны более глубокие исследования.

— Но начало положено, — настаивал Неговский. — И это главное.

* * *

Новогодний вечер в актовом зале «Ковчега» был лишен привычной праздничной мишуры. Скромная самодельная елка из хвойных веток, украшенная гирляндами из свернутой бинтовой ленты. На столах — обычная еда, разложенная по порциям, и несколько бутылок разведенного спирта.

Лев стоял на небольшом возвышении, глядя на собравшихся. Перед ним были лица — уставшие, осунувшиеся, но полные странной, почти лихорадочной решимости. Его команда, его «Ковчег».

— Не буду говорить громких слов, — начал он, и в наступившей тишине его голос прозвучал особенно четко. — Просто подниму этот бокал. За тех, кого нет с нами. И