Врач из будущего. Подвиг - Андрей Корнеев

Тихий гул одобрения прошел по залу. Люди поднимали свои скромные порции. В этот момент у входа возникла небольшая суета. Молодой хирург из отделения гнойной хирургии, Петр Игнатьев, громко, с вызовом произнес, обращаясь к своему соседу:

— И зачем мы тут сидим, когда эти… калеки… отнимают у настоящих раненых ресурсы? Целый цех под какие-то палки с крюками! Лучше бы антибиотиков подвезли!

Сашка, стоявший рядом, развернулся к нему с такой скоростью, что тот инстинктивно отпрянул.

— Ты знаешь, щенок, — проговорил Сашка тихо, но так, что было слышно в наступившей гробовой тишине. — Этот «калека», за которого ты тут травишь, возможно, прикрыл тебя собой, подорвавшись на мине. Он жизнь за тебя отдал. А ты ему в протезе отказываешь? Может, тебе самому на фронт съездить, посмотреть, как это — остаться без ног, но все равно хотеть жить?

Игнатьев побледнел и опустил голову. В зале воцарилась напряженная пауза.

— Доктор Игнатьев, — спокойно, но весомо произнес Лев. — Завтра с утра в мой кабинет. А сейчас — прошу всех, продолжайте. Сегодняшний вечер — ваш.

Дальше прошло тихое празднование, без особых увеселений. Но главное, Лев дал возможность выдохнуть своим сотрудникам. Он еще несколько раз поднимал тост, за товарища Сталина и за мирное небо над головой.

* * *

Следующее утро первого января 1943 года в квартире Борисовых было наполнено непривычным теплом и уютом. За большим столом, сдвинутым из нескольких частей, собрались свои — Лев и Катя, Марья Петровна, Андрюша, Борис и Анна Борисовы, Сашка с Варей и Наташей, Миша с Дашей с маленьким Матвеем.

— Ну, как ваше новое пополнение? — спросил Борис Борисович, отодвигая тарелку с остатками праздничного студня. — Говорят, конструкторы к вам прибились.

— Прибились, — кивнул Лев. — Талантливые ребята, Кононов и Ефремов. Сами инвалиды, поэтому понимают проблему изнутри.

— Это правильно, — поддержала Анна Борисова. — Кто, как не они, знает, что нужно.

В углу комнаты Андрей и Наташа устроили свою больницу для кукол. Мальчик, с серьезным видом копируя отца, «прослушивал» плюшевого мишку деревянным стетоскопом, который ему смастерил Крутов.

— Дыши, дыши, — командовал он игрушке. — Сейчас укол сделаю, не бойся.

Наташа, выполняя роль медсестры, деловито готовила «шприц» — палочку с привязанной тряпочкой.

— Вот так всегда, — с легкой улыбкой покачала головой Катя. — Даже дети наши играют в «Ковчег».

— А во что же им еще играть? — философски заметил Сашка. — Это их норма. Война, госпиталь, раненые… Они другого и не видели.

Лев поймал на себе взгляд отца. Борис Борисович смотрел на него с странным выражением — гордости и чего-то еще, более глубокого.

— Поднимите бокалы, — негромко сказал старший Борисов. — За ваш «тихий фронт». За то, что вы делаете. Это… это тоже подвиг. Может, даже важнее некоторых громких.

Бокалы — простые граненые стаканы — тихо звякнули. В этом простом жесте была какая-то особая, непарадная значимость. Они были здесь, вместе, в тепле и безопасности, пока за стенами бушевала война. И они делали свое дело — негромкое, но необходимое.

На второй неделе января в терапевтическое отделение поступил молодой боец с крайне странной симптоматикой. Волнообразная лихорадка, летучие боли в суставах, увеличенные печень и селезенка. Предварительные диагнозы — малярия и тиф не подтверждались.

Виноградов, склонившись над больным, разводил руками.

— Ничего не понимаю, Лев Борисович. Картина смазанная. Анализы ничего конкретного не показывают.

Лев подошел к койке. Боец, совсем мальчишка, с испуганными глазами, лежал, покорно перенося осмотр. Лев попросил его открыть рот — стандартный прием, который, казалось бы, уже выполнили десятки раз. И вдруг его взгляд зацепился за едва заметные, крошечные язвочки на слизистой рядом с уздечкой. Что-то в их виде вызвало у него смутную ассоциацию.

— Вы откуда призваны? — спросил Лев.

— Из Ставрополья… Из колхоза, — тихо ответил боец.

— С животными работали? С коровами, овцами?

— Да… Скотину доил, помогал.

Лев медленно выпрямился, глядя на Виноградова.

— Владимир Никитич, я почти уверен, что это бруцеллез. Давайте сделаем реакцию Райта.

Реакция подтвердила диагноз. Редкая для фронтового госпиталя инфекция, которую пропустили бы мимо, если бы не внимание к «тихим», малозаметным симптомам.

— Запомните, — обратился Лев к окружавшим его студентам. — Смотрите не только на очевидное. Ищите тихие симптомы. Иногда они кричат громче любой температуры.

Через несколько дней новая загадка. Девушка-зенитчица с постоянными болями в груди, одышкой, которую списывали на последствия контузии. Стандартная флюорография чистая.

— Сделайте серию снимков, — распорядился Лев, войдя в рентгенологическое отделение. — В прямой, боковой проекциях. И обязательно — при глубоком вдохе и на полном выдохе.

Зедгенидзе и Рейнберг послушно выполнили указание. Когда снимки проявили и вывесили на просвет, картина прояснилась. На стандартных изображениях — ничего. Но на снимке в боковой проекции, на глубоком вдохе, проступила слабая, но четкая тень в средостении.

— Вот он, — ткнул пальцем Рейнберг. — Видите? Рядом с тенью сердца. Стекло? Осколок оптики?

— Возможно, — кивнул Лев. — Надо доставать.

Операция была ювелирной. Пришлось вскрывать грудную клетку и осторожно, миллиметр за миллиметром, отделять крошечный осколок стекла от оптического прибора, который внедрился в средостение и, по счастливой случайности, не задел крупных сосудов. Когда инородное тело извлекли, девушка на своей койке в палате вздохнула полной грудью, как будто с нее сняли тяжелый камень.

В последнюю неделю января в цехе протезирования царила атмосфера напряженного ожидания. На большом верстаке были разложены готовые образцы. «Биокисть» с элементарным биоуправлением, подключенная к усилителю Невзорова. Модульный протез ноги с регулируемым коленным шарниром Ефремова. Набор сменных захватов — крюк, плоскогубцы, шариковый. Пусть это и были сырые прототипы, но они работали, хоть и не стабильно.

Первые пациенты — лейтенант Васильев и несколько других бойцов — с волнением примеряли новые устройства. Кононов и Ефремов, не скрывая нервного напряжения, инструктировали каждого.

— Попробуйте, — сказал Кононов Васильеву, помогая ему надеть биокисть. — Представьте, что хотите взять эту кружку.

Васильев, сосредоточившись, напряг мышцы культи. Механические пальцы плавно сомкнулись вокруг ручки жестяной кружки. Он замер, глядя на это как завороженный. Потом медленно, очень медленно поднес ее к губам. В его глазах стояли слезы.

— Спасибо, — прошептал он, глядя то на Льва, то на конструкторов. — Спасибо…

Потом была тренировка с модульным протезом ноги. Боец, прежде передвигавшийся только на костылях, сделал первые неуверенные шаги, держась за поручни. Потом еще и еще. Его лицо, искаженное сначала гримасой усилия, постепенно расправлялось, на нем появлялось нечто, давно забытое — надежда.

Лев наблюдал за этим, стоя в стороне. Он не улыбался, он просто смотрел, чувствуя