Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

Ёсико в одиночку приходится справляться с болезнью десятилетней дочери. Вакцина лишь немного смягчила симптомы. Девочка часами лежит в кровати, думая о чем-то своем, была ведь такая энергичная, но последний штамм ее доконал. Чтобы прокормить ребенка и расплатиться за электричество, Ёсико продает каллиграфические принты и безделушки.

– Кроме дочери, у меня никого не осталось. Мать умерла. Отец старый идиот, мы с ним много лет не разговариваем. Друзья из реального мира – недоступная роскошь. Мы с тобой почти незнакомы, но ты единственный, кто у меня есть. Какая я жалкая.

Акира понимает, что она права, но не хочет быть для Ёсико просто незнакомцем. Каждый раз перед тем, как отключиться, он обещает, что всегда ее поддержит. Что она не одна.

С прогулки по рынку Амеюко Акира всегда возвращается одной дорогой – через толпу у железной дороги Уено. В расположенных вдоль мраморной стены станции нишах высечены имена первых жертв чумы. Когда-то к ним несли цветы и свечи в память умерших. Теперь тротуары засыпаны мусором и изрисованы граффити, люди спешат мимо не глядя. Но сегодня Акира кое-что замечает. К старой доске объявлений, выглядывающей из-за ряда киосков интерактивной рекламы, пришпилен флайер – простой листок бумаги среди безумных огней.

Требуется оператор печатного станка на неполный рабочий день.

На объявлении нет ни телефона, ни е-мейла, только адрес, нарисованная от руки карта и указания: всем заинтересовавшимся приходить в рабочее время в белой одежде. Акира срывает флайер, аккуратно складывает и убирает в задний карман.

Бумага колется сквозь тонкую ткань брюк, Акира представляет, сколько мог бы заработать, как вышел бы из виртуального кафе и хоть раз встретился с Ёсико лично. Он боится слишком сильно упиваться надеждами, но не может не думать об открывающихся возможностях. Поглядывая в карту, Акира идет по городу и вскоре оказывается в узком переулке перед полуразрушенным деревянным зданием с традиционной черепичной крышей и рваными окнами-шодзи. По обеим сторонам от дома высятся модные бутик-отели с фасадами из хрома и стекла. Стоя на крыльце возле выцветшей статуи тануки, Акира смотрит на мерцающие огни верхних этажей и мечтает о другой жизни.

Следующим утром он стоит на том же месте весь в белом, как было сказано в объявлении, и сжимает в руках мятое резюме. При свете домик кажется тут еще более неуместным. Вчера Акира не заметил, что он весь зарос виноградом. Он вспоминает, что вчера не нашел Ёсико ни в магазине, ни в других ее излюбленных местах – за алмазным водопадом или в стеклянном иглу на комете, пролетающей мимо Сатурна. Она говорила, что временами с трудом вылезает из кровати, чтобы надеть VR-очки, что закрывается в комнате, а дочь кричит всю ночь, не в силах объяснить матери, чего она хочет и чего боится. А однажды она сбросила на пол миску с супом – еинственное, что было у них на ужин, и стала слизывать с половиц лапшу и бульон.

– Что мне было делать? – спрашивала Ёсико. – Я не могу на нее орать. Она ведь не понимает, что творит. Пришлось есть с пола вместе с ней. Когда я пытаюсь с ней поговорить, она просто смотрит.

– Ты делаешь все что можешь, – заверил Акира.

– Иногда так хочется закричать, – призналась Ёсико. – Тряхнуть ее, чтобы она проснулась и снова стала девочкой, которую я помню. Хочу, чтобы она смотрела на меня, как будто я что-то значу.

– Ты значишь, – говорит Акира. – В глубине души она это знает. Может, я мог бы помочь?

Однако Ёсико никогда не реагирует на предложения помощи, сразу меняет тему.

– Давай сыграем в теннис в виртуальном Париже, – предлагает она. – Поговорим о старом кино. Даже не помню, когда в последний раз ходила в кинотеатр.

Подойдя к двери, Акира звонит в звонок. Проходит несколько минут, он уже собирается уходить, но вдруг слышит, как кто-то внутри возится с ключами. Из-за двери высовывается пожилой мужчина, смотрит на Акиру с подозрением, а может, со страхом, и молчит, только громко откашливается. Акира уже думает, что ошибся адресом, но тут старик открывает дверь и жестом предлагает ему войти. Он невысокого роста, лысая голова едва достает Акире до плеча. Говорит, что его зовут Сейдзи Кобаяши и сразу отворачивается, ведет Акиру по пыльному, заваленному мусором коридору, к стенам которого прислонены куски дерева. Когда они начинают спускаться в подвал, Акире почему-то кажется, что он ускользает из реального мира.

Он ничего не видит, пока Сейдзи не дергает за шнур единственной висящей посреди комнаты лампочки. Помещение с пола до потолка выкрашено в белый, в центре стоит старинный чугунный печатный станок, больше вещей тут нет. Сейдзи подходит к прессу, берет букву с лотка и начинает стучать ею о металлический угол. Звон эхом отдается от стен.

– Понимаю, вы не этого ожидали, – говорит он, глядя в пространство. Из-за того, что старик облачен в белый балахон, кажется, будто он обращается к богу.

Акира делает шаг назад.

– Да, если честно.

– Вы молоды. Когда-нибудь работали на таком станке?

– Ну…

Акира вспоминает, как в детстве они с мамой делали новогодние открытки с помощью резиновых штампов. Конечно, он работал в типографии, но там все станки были компьютеризированы. Вводишь цвет, размер – и готово.

– У меня был сходный опыт много лет назад.

Сейдзи переводит взгляд на Акиру, в глазах бликует свет лампочки.

– Что думаете об арктической чуме? – очень серьезно спрашивает он.

Акира смотрит на него, не зная, что ответить.

– Дело в том, что Аум Синрикё и другие секты судного дня, как их называют, все неправильно поняли. Помните газовые атаки в девяносто пятом?

Акира кивает. Это записано в культурном коде. Коллега отца в том теракте потерял брата.

– Настоящие трагедии, – продолжает Сейдзи. – Но это не значит, что сама философия так называемого культа была ошибочна. Наш глава Общества солнечных волн сказал, что мир погибнет из-за солнечной вспышки, но этого не произошло. Однако это не значит, что такого не случится в будущем. Чума оказалась не так уж плоха – жесткая перезагрузка, очищение, шанс сделать все правильно. Но люди никогда не слушают.

Акира смотрит, как Сейдзи кладет установщик страниц на металлическую пластину пресса, стараясь не думать, что он только что оправдал смерти почти пяти миллионов человек. Старик всем весом наваливается на рычаг, а левой ногой нажимает на большую лопасть внизу. Наверное, лучше броситься прочь, пока этот псих не решил его связать или что похуже. Сейдзи