90-е: Шоу должно продолжаться 15 - Саша Фишер

Я некоторое время медитировал на эту мысль. Было что-то прикольное в этом ощущении нереальной реальности или реальной нереальности…

Но потом тряхнул головой, возвращая себя обратно в эту нуарную киношную картинку.

— Вот, принес, — раздался голос Конрада. — Сейчас подключу.

— Слушайте, а пожрать никто ничего не взял с собой? — спросил Бегемот. — А то у меня что-то от волнения аж живот подвело!

— Здесь же ресторан, — сказал Бельфегор. — Можно на кухне еды попросить.

— Ага, так мне и дали, — огрызнулся Бегемот.

При всем этом разговоре, Кирюха и Макс продолжали дергать струны в случайном порядке. Медитативно так.

— Для персонала еду всегда готовят отдельно, — сказал Конрад, воткнул вилку в розетку и выпрямился. — Подойди с той стороны, скажи, что вы музыканты.

— О, круто! — Бегемот обрадованно потер руками. — Айда пожрем, а? Нам еще часа полтора, получается, тут торчать.

— Вы идите, а я не хочу что-то, — сказал Астарот и посмотрел на меня.

«Ангелочки» утопали требовать еду вслед за Конрадом. А мы с Астаротом остались в зале вдвоем.

— Разболтают сейчас все, — вполголоса проговорил Астарот.

— Да уже пофигу, — пожал плечами я.

— Слушай, Велиал, тебя тоже колбасит со всей этой ситуации не по-детски, да? — наш фронтмен поднялся, потянулся, разминая спину. — Я просто в прострации какой-то. Будто… хрен знает, первый раз такое. В натуре, ощущение такое, будто если мы сейчас налажаем, нас прямо тут из пулемета и расстреляют.

При этом лицо Астарота выглядело практически безмятежным. Забавный контраст. Так-то Саня у нас истеричка. Не дурак психануть и поорать, а сейчас говорит, что паникует, а тон такой, словно он мне телефонный справочник зачитывает.

— Не налажаете, — уверенно сказал я.

— Ага, то есть насчет расстрела ты не уверен! — ехидно проговорил Астарот. Мы посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись.

Потом Астарот провел пальцами по ближайшему столу.

— Знаешь, я иногда думаю… — сказал он медленно. — Получается же, что Конрад каждый день тут поет не то, что он хочет. А только то, что хочет публика. И мне всегда казалось, что это какой-то… зашквар. Ну, типа, продажно, никакого творчества. А сейчас я подумал… Зато он поет. И у него всегда публика. И может этого не так уж и мало?

Глава 24

Пресловутого Игоря Саныча Шутовского живьем я видел впервые. Персона была настолько громкая, что я в своей прошлой жизни, не особо близкой к шоу-бизнесу, про его существование знал. И периодически даже почитывал про него новости по собственной воле. И это при том, что к двухтысячным, когда я вернулся к обычной мирной жизни, он уже здорово так сбавил обороты. И вообще уже сидел в инвалидном кресле. По поводу события, сделавшего его инвалидом, версии расходились. Желтые газеты спорили одна с другой, раскапывая, разумеется, самые достоверные факты. Кто-то писал, что он был ранен в Чечне в девяносто четвертом. Кто-то утверждал, что паралич нижних конечностей — результат бандитской разборки. А кто-то предъявлял сканы медицинских документов, неопровержимо свидетельствовавшие о том, что Игорь Саныч был серьезно и неизлечимо болен, но воля к жизни у него оказалась такая, что он мало того, что выжил, но потом еще и из инвалидного кресла продолжал ставить страну на уши, выпуская на экраны и сцены новых и новых звезд. Не всех надолго, конечно, но тем не менее…

Короче, занимательный персонаж. Яркая личность и акула девяностых, случайно или намеренно оказавшийся в Новокиневске.

— На Француза похож, — вполголоса сказал Бельфегор, когда двери ресторана открылись, и внутрь шумно повалил народ. Сначала четверо здоровенных лбов с бритыми затылками и многозначительно оттопыривающимися в стратегических местах полами пиджаков. Потом мой знакомец Арнольд Павлович в обществе холеной дамы лет сорока в красном брючном костюме. А потом, собственно, САМ. В белоснежном костюме, блестящей фиолетовой рубашке и красном галстуке. Лицо молодое, но волосы полностью седые. На пальцах — перстни с такими крупными камнями, что не верилось, что они настоящие.

— Да ну, ничего общего, — тихо проговорил Астарот. — Француз такой элегантный и стильный. А этот какой-то попугай.

— Не внешне, — тут же помотал головой Бельфегор. — Просто Француз тоже вот так заходит. Сначала его понты, а он сам — следом.

Все «ангелочки» и я вместе с ними, смотрели, как гости занимают столики, перехохатываются, отпускают замечания по поводу чего-то только что случившегося.

— … а он на жабу похож.

— … стол накрыли, как у тещи.

— … лимон в рот запихивает, а меня пересосило.

— … видели его дочку? Такая же халда, как моя!

— … вот сам пусть за ними и подчищает, раз такой умный…

Здесь в девяностых не так-то просто понять, деловое событие происходило или развлекательное.

Только что пустой зал ресторана, такой философский и навевающий всякие медитативные мысли, моментально преобразился, вернув себе кабачную разухабистость. Даже в чуть большей степени, чем я запомнил. Понтов у нынешних гостей ресторана было здорово больше, чем у обычных завсегдатаев этого места.

Впрочем, возможно это просто проекция. Типа, я же знаю, что пришел крутой перец. Ну да, одет он с цыганским шиком. И рядом с ним еще две юные красотки, которые тоже явно аксессуар, а не настоящие подруги. А все остальные в этом зале так или иначе тянутся в выпендреже за своим «боссом».

Арнольд Павлович никак не показал, что со мной знаком. Скользнул равнодушным взглядом по сцене, по мне. Отловил немедленно официантку и принялся уверенно раздавать указания.

По всему выглядело так, что готовится неслабая такая бурная гулянка, когда бухло льется рекой, а закусок столько, что ими с определенного момента начинают кидаться. Ну и засыпать мордой в салате, не без этого. Кое-кто из гостей даже озвучил сентенцию про морду и салат.

Я поймал недоуменный и недовольный взгляд Астарота. Мол нам что, этих вот свиней что ли развлекать теперь?

Я подмигнул и кинвнул. Мол, давайте уже, играйте что-нибудь.

Вообще-то у нас с Арнольдом все было примерно обговорено. План был такой: сначала «ангелочки» играют и поют что-то нейтральное, не привлекая к себе внимания. А какой-то момент, когда градус алкоголя сконцентрируется до нужной кондиции, Арнольд инициирует громкий спор. Он сказал, что мы ни с чем не перепутаем,