Дневник времён заразы - Яцек Пекара

ночам. Как вы себе представляете, что станет с таким ребёнком, если оставить его здесь одного ночью? — Её глаза наполнились слезами, и вскоре они заструились по щекам.

— На колени становятся перед Богом, а не перед людьми, — сурово сказал я.

Я хотел добавить, что, конечно, бывают исключения, особенно когда речь о хорошенькой девушке, но потом подумал, что Кинга слишком юна и невинна, чтобы понять мой намёк. А если бы, паче чаяния, поняла, я бы причинил ей ненужную боль. И хотя она была глупа и строптива, всё же вызывала во мне достаточно симпатии, чтобы не желать ранить её без причины.

Я взглянул на небо. Солнце уже скрылось за крышами домов, оставив лишь тёмно-розовую полосу, ещё поблескивающую на позеленевших черепицах. Смеркалось. Если кто-то донёс Касси, что мы вышли из храма, и если архидиакон задумал что-то предпринять, то момент, когда его люди почувствуют себя вольготно, стремительно приближался. Слишком стремительно, на мой вкус.

— Хорошо, — решился я. — Забирай его, но клянусь, если кто-то из вас доставит мне хлопоты, вы оба окажитесь на улице.

Она подскочила ко мне и, прежде чем я успел опомниться, поцеловала мне руку.

— Да воздаст вам Бог! — воскликнула она.

В отличие от неё, я сильно сомневался, что Бога, занятого необъятным космосом, волнует судьба какого-то мальчонки из крохотного Вейльбурга, но, если Кинга хотела в это верить, пусть верит.

* * *

В стенах Святого Официума нас встретили с удивлением, которое вскоре сменилось лёгкой насмешкой. — Ох, Мордимер, ты что, решил перебраться в Инквизиторий всей семьёй? — съязвил Хайнрих.

Я бросил на него недобрый взгляд. — Ни слова больше, — рыкнул я. — Пусть Хельцияя приготовит для девушки комнату.

— А ты, — я повернулся к Кинге, — сиди в той комнате и старайся даже не напоминать инквизиторам о своём присутствии. Еду и питьё тебе принесут, или сама возьмёшь. Об этом можешь не беспокоиться.

— Как прикажете, господин инквизитор, — тихо, смиренно и с опущенными глазами ответила она.

Вот те на, подумалось мне, оказывается, кроме дерзости, она умеет проявлять и хитрость. Это говорило в её пользу.

Затем я в нескольких словах объяснил товарищам-инквизиторам, откуда взялась эта девушка, кто она такая и чем заслужила право оказаться под покровительством инквизиторов.

— Если она воспитанница Вебера, то почему бы нам не помочь ей? — сказал Людвиг, внимательно разглядывая Кингу.

— Отважная, добродетельная и глупая, — вынес приговор Хайнрих. — От таких женщин всегда одни неприятности.

К моему удовольствию, Кинга промолчала, проигнорировав его слова.

— Друзья мои, — начал я, — эта хрупкая, словно тростинка, девица так врезала по физиономии архидьякону Касси, что расквасила ему нос до крови. Это больше, чем каждый из нас мог бы сказать о себе…

Шон рассмеялся и кивнул в знак согласия, а Хайдер, помедлив, тоже одобрительно склонил голову.

— Если бы Касси хлопал меня по заду и щипал за грудь, я бы тоже ему вмазал, — заметил он.

Кинга едва заметно улыбнулась, видимо, поняв, что инквизиторы, по крайней мере на время, приняли её присутствие.

— А этот малыш? — Людвиг подбородком указал на ребёнка, который жался к ноге Кинги.

— Прошу, — я театрально указал на девушку. — Будь любезна, расскажи, как этот ребёнок оказался в стенах Святого Официума.

Кинга, тихо и простыми словами, но ясно и лаконично поведала всю историю. К моему удивлению, Хайнрих печально вздохнул.

— Эта проклятая кашлюха пробуждает в людях самые низменные инстинкты, — сказал он. — Как можно выгнать из дома собственного ребёнка, такого малыша?

Кинга бросила на него взгляд, полный благодарности, но Людвиг лишь пожал плечами.

— По улицам Хез-хезрона, Кобленца или Энгельштадта бродят целые толпы таких маленьких оборванцев, и мало кто о них заботится, — заметил он.

— Знаешь, Людвиг, я всё же вижу разницу между ребёнком, который оказался на улице из-за нищеты или потому, что он сирота, и тем, кого выгнал из дома богатый отец, боясь заразиться от сына кашлюхой… — возразил я.

— Этот отец — редкостный мерзавец, — согласился со мной Шон, а затем развёл руками. — Места у нас пока хватает, но, держу пари на что угодно, когда вернётся мастер Хекманн, ни девушка, ни этот малыш не задержатся здесь и часа.

В этом он, безусловно, был прав. Как только в городе всё вернётся к обычному порядку, любая необычность будет быстро устранена. А присутствие девушки и ребёнка в стенах Святого Официум, без сомнения, было именно такой необычностью.

— Если кто-то передаст тебе, что ты должна покинуть наш дом, и даже назовёт чрезвычайно важные причины, что ты сделаешь, услышав подобное предложение? — спросил я, обращаясь к Кинге.

— Немедленно прибегут к вам, господин инквизитор, и всё расскажу, — быстро ответила она.

— Умная девушка, — заметил Хайдер.

— Да уж, умная, — согласился я. — Иногда.

— Комната готова! — крикнула сверху Хельция.

— Иди, — приказал я.

Мы смотрели, как Кинга покидает трапезную, и вскоре услышали лишь скрип ступеней, когда она поднималась на верхний этаж.

— Ох, как же взбесится Касси, если узнает, — злорадно рассмеялся Людвиг.

— Скорее, когда узнает, — поправил я.

— Слушай, Мордимер, — начал Хайнрих, задумчиво почёсывая бороду. — Чем кормят таких маленьких детей?

Я пожал плечами.

— Наверное, тем же, что и взрослых, только меньше, — ответил я.

— Ага. Ну, у нас есть голень в пиве, каша и капуста, — сказал он. — Подойдёт, как думаешь?

— Думаю, подойдёт. А хлеб и сыр у нас есть?

— Конечно.

— Тогда пусть Хельция отнесёт им и это. — Я повернулся, собираясь уйти, но остановился на мгновение. — А мёд? — вдруг пришло мне в голову. — У нас есть мёд?

— Разумеется. Этого года. Ты его даже пробовал.

— Точно, верно, — вспомнил я. — Тогда дайте им и мёд. И сметану, — добавил я. — А вообще, с чего это ты вдруг так заботишься о девушке и ребёнке? — Я погрозил ему пальцем. — Не вздумай её обхаживать. Только этого мне здесь не хватало — любовных похождений инквизитора с беглянкой.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ДОБРЫЕ ДРУЗЬЯ ИЗ ТОНГОВ

Я был уверен, что этот человек не собирался заставать меня врасплох и не крался ко мне с подобным умыслом. Просто сама его манера передвижения, совершенно инстинктивная, как у хищника на охоте, предполагала, что подкрадывающийся должен как можно дольше оставаться незамеченным. Я увидел его достаточно поздно, чтобы в случае опасности это могло затруднить мне оборону, но и достаточно рано, чтобы он, даже если бы сжимал в руках македонскую сариссу, ещё не смог бы дотянуться до меня её остриём. Но, как вы догадываетесь, любезные мои, это лишь метафора, ибо я не мог себе представить ни одного человека, который сумел бы незаметно проскользнуть