Дневник времён заразы - Яцек Пекара

— С гаком, — вставил Шон.

— Думаете, они смогли прорыть такой длинный ход? — спросил я.

— Смогли, смогли! — горячо воскликнул мужчина, а затем добавил покровительственным тоном: — Конечно, смогли! О, вы их не знаете так хорошо, как я, и не ведаете, на что они способны!

— Мы не пренебрегаем вашим сообщением, — заявил я. — Скажите лишь, будьте любезны, одно: каким образом вы узнали об этом тоннеле?

Он снова быстро огляделся, а потом вжал голову в плечи.

— Я их слышу, — тихо признался он.

— Слышите, как они роют тоннель? — на этот раз заинтересовался Людвиг.

Безумец ревностно закивал.

— Именно так. По ночам я слышу такое «бум! бам! бац! трах!», что у меня чуть голова не лопается! — внезапно закричал он таким пронзительным голосом, что мне показалось, будто сейчас лопнет что-то у меня — может, и не голова, но уши уж точно.

— Должно быть, это неприятно, — с сочувствием признал я.

— Я иногда их и вижу, — на сей раз он снова шептал. — Вижу, как они шмыгают под стенами домов, как прячутся в толпе, как тихонько таятся за деревьями, как высовывают из воды в реке и каналах одни лишь глаза, следя за каждым нашим движением. — Он крепко сжал пальцы обеих рук. — Они повсюду, говорю вам, эти мерзкие шпионы из Пфальца. — Он заметно вздрогнул. — Они как крысы. Как грязные крысы. — Внезапно он вытянулся в струнку. — А что, если это они принесли нам заразу? — вскричал он сдавленным голосом. — Что, если они только и ждут, пока вымрет цвет жителей нашего города, и тогда вползут сюда, чтобы забрать у нас всё, что есть?

— Да, для некоторых это была бы изрядная неприятность, — с улыбкой заметил Шон.

— Может быть и хуже. — Я посмотрел на мужчину. — Ибо что мы станем делать, если этих шпионов нельзя будет отличить от настоящих вейльбуржцев?

Это на мгновение сбило его с толку. Он нахмурил брови.

— То есть как?

— Подумайте. Может, эти шпионы с помощью колдовства умеют так изменять свои лица, что вы думаете: «О, вот идёт мой сосед». А это уже вовсе не ваш сосед. — Я многозначительно помахал указательным пальцем. — Это гнусный и опасный шпион из Пфальца, который принял облик вашего соседа и пристально за вами наблюдает! — Я прищурился. — Обдумайте то, что я вам сказал. И будьте осторожны.

Вы, конечно, можете спросить, любезные мои, какой был смысл в разговорах с сумасшедшим, что путается под ногами на улице и выдумывает небылицы. Что ж, правда в том, что инквизиторы настолько любопытны к миру и людям, что готовы слушать даже безумцев. Ибо у безумцев тоже есть свои истории, которые для того, кто умеет отделять зёрна от плевел, могут неожиданно оказаться полезными. И даже из бессвязной болтовни, из сумасшедшего бреда намётанное ухо может выхватить сведения, которые пригодятся в мире реальном, а не только в мире иллюзорных фантазий. Кроме того, ум некоторых безумцев подобен влажной глине, и умелые пальцы могут вылепить из такого материала всё, что угодно, дабы он хоть недолго послужил целям ваятеля. И хотя эта хрупкая форма обычно держится недолго, порой этого оказывается достаточно, чтобы она выполнила возложенную на неё задачу.

— Вы были с этими грозными вестями у ратманов в ратуше? — спросил я.

Он сильно скривился, а потом наклонился к нам поближе.

— Ратманы с ними в сговоре, — прошептал он.

— Серьёзное обвинение. — Я улыбнулся и подмигнул Людвигу. — И каким же это образом вы в этом убедились?

— Они сказали, — он ещё больше понизил голос, — что если я буду беспокоить горожан подобными глупостями, то меня запрут в подземелье с другими сумасшедшими.

— Они назвали вас сумасшедшим! — с негодованием воскликнул Шон. — Ну, это уж слишком! Просто неслыханно! Вас, порядочного горожанина!

— Хорошо, довольно об этом, — велел я. — Идите теперь и бдительно наблюдайте. — Я поднял палец. — Никому не говорите о своих подозрениях, чтобы не предупредить вражеских шпионов. Наблюдайте и запоминайте. А когда придёт время, тогда… — я сжал кулак так, что хрустнули костяшки. — Мы всеми займёмся как следует…

Он смотрел на меня, и я видел, как тяжёлые жернова его разума пытаются перемолоть мои слова.

— Помните, что с сего дня вы — тайное оружие в руках Святой Инквизиции, — твёрдо и с нажимом произнёс я. — И не подходите к нам больше, чтобы никто не узнал, чтобы никто даже не заподозрил, что мы работаем вместе во имя Бога и для счастья граждан Вейльбурга.

Это, похоже, убедило бородатого безумца, ибо он лишь выкрикнул: «С Богом!», после чего демонстративно зашагал прочь, посвистывая и делая вид, будто он нас и не знает, и не обращает на нас никакого внимания.

— Он же так кого-нибудь убьёт из-за твоих шуток, — буркнул Шон.

Я вздохнул.

— Что поделать, — сказал я. — Будем лучше благодарить Бога, что живём в нашей благословенной Империи, где подобные люди попадают в подземелья или приюты для умалишённых, либо бродят по улицам, где над ними потешаются сорванцы. Но ты только представь, что мы могли бы жить в такой стране, где подобный человек стал бы городским ратманом. Или депутатом Ландтага.

Шон разразился сердечным смехом.

— В такое я бы ни за что на свете не поверил, — сказал он, искренне позабавившись. — Ибо, как ты знаешь, я невысокого мнения о многих людях и их умственных способностях, однако мысль о том, что подобного свихнувшегося шута можно было бы избрать на важную должность, даже мне кажется столь чудной и невероятной, что просто невозможной…

* * *

Уже в стенах Инквизиториума я поделился с Генрихом и Людвигом вестями, что принёс мне посланник тонгов. Обоих моих товарищей опечалила новость о том, что за похищение и увечье Кинги назначена награда, а Хайдера, который, очевидно, питал к девушке слабость, это ещё и разозлило.

— Что за скотина! — рыкнул он. — Уж я бы его проучил. — Он сжал кулак и стукнул им по столешнице.

— Всему своё время, — сказал я. — Ещё настанет миг, когда добродетель и справедливость восторжествуют. Сейчас же я размышляю лишь о том, стоит ли лишний раз пугать девушку и рассказывать ли ей о том, что я сегодня услышал.

— Определённо, да, — твёрдо произнёс Людвиг. — В её случае страх — это ценность, которую невозможно переоценить.

Хайдер молча кивнул.

— Рад, что наши выводы движутся в одном направлении, — подытожил я.

Я и сам считал, что для большинства людей страх — это якорь, удерживающий их в безопасной гавани, на поверхности жизни. Ослабь этот якорь, и человек выйдет в воды столь широкие и бурные, что