Сад эдельвейсов - Лили Мокашь

ему боль. Вот только я не видела этой боли в том, как он вел рассказ или держался, нет. Здесь было нечто другое. Впервые я почувствовала в своей груди отголоски его эмоций и постаралась принимать их такими, как есть.

– Тебе придется озвучить этот ответ для детей Владимира.

Каандор замер в нерешительности, чего с ним никогда на моей памяти не случалось. Одно дело изображать напускную таинственность, разговаривать подчеркнуто дерзко и выдавать колкий сарказм ради самозащиты, но совсем другое – становиться гонцом с дурными вестями.

Я посмотрела на Стаса – в его глазах читался ужас. Мерзкое осознание, точно ледяные поцелуи, налипало на кожу, отравляло души. Не так я хотела, чтобы закончился этот день, и все же они имели право знать. Нервничая, Стас поднялся и сел поудобнее, точно искал хоть немного защищенности, прежде чем жизнь вновь проедется по нему катком.

«Хорошо, – Каандор втянул глубоко через ноздри воздух, хотя я готова была поклясться, что дышать ему без надобности. – Если уж ты настаиваешь. Продолжая вводить вампирский яд, Владимир медленно убивал Асю».

Макс тут же встрепенулся:

– Но ведь не убил!

– Что он сказал? – быстро переспросил Стас брата.

Тот ответил:

– Каандор сказал, что отец чуть не убил Асю, пока вводил ей вампирский яд.

«Вообще-то, этого я не говорил, – поправил его Каандор. – Я сказал, что доктор Смирнов медленно убивал Асю».

Он на секунду замолчал, и наши глаза встретились: мои как чистое серебро в морозный день, его – как растопленный мед к чаю.

«И в конечном счете убил».

Глава 15. Если даже смерть не разлучит нас

– Быть этого не может! – Стас подскочил с кровати и принялся ходить по комнате взад-вперед, не видя ничего вокруг. – Он бы заметил. Заметил бы, что убивает ее, и перестал бы, правда?

Макс безвольно откинулся к стене, затылок ударился с глухим стуком. На Диане, как и на братьях, не было лица. Ее алебастровая кожа, казалось, лишилась последних красок и стала мертвенно-бледной, без единого живого оттенка. Только Виола на фоне других оставалась внешне спокойной: не так давно жизнь уже научила ее, что делать поспешные выводы о том, кого и как мог убить приемный отец, не стоило.

Стас в очередной раз пронесся мимо меня, заставляя воздух вокруг вибрировать. Я попыталась ухватить его за руку и успокоить, но пальцы лишь скользнули по гладкой коже.

В отличие от тех, кто жил с Владимиром под одной крышей, мне легко удалось поверить в слова Каандора. Возможно, дело было в нашей связи – связи духа и его носителя, но я хорошо понимала: не только в этом. Мое сознание с некоторым усилием старалось оградить меня от болезненных воспоминаний. Казалось, где-то глубоко внутри, в самых темных и недоступных другим недрах, я хранила личную коробку Пандоры. В нее отправлялось все невыносимое. Все, что пугало меня и отравляло жизнь.

Здесь таились самые болезненные и ужасные картины из прошлой школы: например, как кто-то затолкнул мой рюкзак в унитаз в мужском туалете. Или как, сидя сзади меня за партой, одноклассник ножницами осторожно выстриг прядь за прядью мои волосы. Именно после этого я стала собирать волосы в хвост, надеясь хотя бы так уберечься.

И именно здесь хранилась память о похищении, о том, как я сидела в холодном темном фургоне, а снаружи стояли мои будущие палачи и пытались решить, что делать дальше.

Все те вещи, которые я не могла выдержать, отправлялись в эту маленькую коробочку и закрывались там на замок, чтобы боль не просочилась. Воспоминания о встрече с Каандором лежали здесь же, и именно они переполнили и без того набитое до упора пространство настолько, что некоторые моменты стали вываливаться, а я до сих пор не представляла, как справиться с эмоциями, связанными с этими моментами. Порой мне казалось, что проще представить, будто все эти события происходили не со мной. Только это позволяло двигаться вперед. Застыть на месте было бы верной смертью, как и просто признать, что по-настоящему во время пребывания во Тьме меня напугала вовсе не она, а собственные чувства. Разрушительные и неправильные эмоции, которые я запрещала себе чувствовать.

Я хорошо помню, как ощущалось это место. Тьма обволакивала, точно мягкое одеяло, обещая сказку с хорошим концом. Она манила меня к себе, давая клятву позаботиться обо мне так, как я того заслуживала. Это место привлекало меня, обещая заветную передышку, которая так была мне нужна, и хотелось просто закрыть глаза и провалиться в эти мягкие объятия, забыться вечным сном, но любопытство взяло верх: маленький огонек в самом конце подгонял меня, призывал приблизиться, и я доверилась сиюминутному желанию. По мере приближения обманчивый свет рассеивался все больше, чтобы показать мне вместо сказки со счастливым концом бесконечный ужас: ночной кошмар, наполненный мольбами Ника и его кровью; ноющее сердце от осознания, что мои чувства к Никите были настоящими, а не действием вампирского гипноза.

Хуже всего найти свою любовь и узнать, что она тебе не подходит. Сердце не выбирает, к кому и почему испытывать чувства. Ему не прикажешь и не объяснишь ни одним логическим доводом.

Его можно только разбить. Вдребезги. На мелкие кусочки. И попытаться собрать заново, чтобы дать себе хоть какую-то возможность встретить ту, другую любовь, которая перестанет разрушать тебя изнутри.

И я сделала свой выбор. Я выбрала себя.

– Тьма готовилась принять меня, наверное, так же, как и Каандора. Я понимаю, о чем он говорит, – наконец сказала я вслух, вспоминая детали. – Она показывала мне странные вещи, и я до сих пор не понимаю, происходило это наяву или нет. Сквозь зеркало во Тьме я видела то странное помещение Владимира, где он держал вашу мать и Никиту.

– Ты видела потайную комнату, что я нашла тем же вечером? – уточнила Виола, и я кивнула.

– Да, скорее всего. Во всяком случае, зеркало выглядело точно так же, я поняла это лишь потом.

– И ничего не сказала? – даже у обессиленной Виолы хватало ресурсов на злость для меня.

– А ты бы о подобном рассказала? Ой, ребят, знаете, я сейчас видела во сне, как ваш отец занимается кровопусканием и черт знает еще чем, прямо вот здесь, за стеной. Ты бы мне поверила?

Виола резко отвернулась к окну, поджав губы. Она не любила быть не правой и уж тем более признавать это.

– И я тогда была уверена, что это ночной кошмар или действие какого-нибудь препарата. Сейчас, задним числом, многие события искажаются.

– Или открывается их настоящее значение. –