Художник из 50х Том II - Сим Симович

Докурил, бросил окурок в урну. Встал со скамейки, потянулся. Тело было усталым от бессонной ночи, но душа — легкой, как давно не было.

— Теперь главное — не растерять это чувство, — пробормотал он себе под нос.

Гоги зашагал дальше, не зная куда. Может, к Ане в Переделкино — посмотреть на старую яблоню под которой они когда-то сидели. А может, просто будет идти, пока не устанут ноги.

Впервые за месяцы у него было время. Время думать, мечтать, просто существовать. И никто не мог отнять у него это время — ни Крид, ни Берия, ни государственные планы.

За спиной остался министерский кабинет с его бумагами и заботами. Впереди лежал неизвестный путь — пугающий и манящий одновременно.

Но страха больше не было. Была только тихая радость человека, который наконец позволил себе быть собой.

Глава 14

Билет до Ленинграда Гоги купил в тот же день, не раздумывая. В кассе удивились — обычно на «Красную стрелу» билеты раскупали заранее, а тут вдруг освободилось место в купе первого класса. Словно судьба подталкивала его к этой поездке.

Собрался быстро — небольшой чемодан с самым необходимым, альбом для рисования, коробка акварельных красок. Больше ничего не понадобится. Министерские костюмы остались висеть в шкафу — пусть напоминают о прошлой жизни тому, кто займет его место.

Вечерний поезд отходил с Ленинградского вокзала точно по расписанию. Гоги устроился у окна, наблюдая, как мелькают огни Москвы за стеклом. Город становился все меньше, растворяясь в зимней темноте, унося с собой последние связи с прежней жизнью.

Купе было комфортным — мягкие кресла, белоснежное постельное белье, вежливый проводник в накрахмаленной форме. Роскошь, к которой он успел привыкнуть за месяцы министерства. Но теперь это не имело значения — он ехал не как важный чиновник, а как обычный пассажир, стремящийся к неизвестной цели.

Гоги достал альбом, начал набрасывать то, что видел за окном. Заснеженные поля, темные леса, редкие огоньки деревень. Простые, знакомые с детства пейзажи средней полосы России. Карандаш скользил по бумаге легко, без напряжения — рука вспоминала забытые навыки.

— Не спится? — спросил сосед по купе, пожилой профессор в очках.

— Не хочется тратить время на сон, — ответил Гоги, не отрываясь от рисунка. — Давно не видел страну из окна поезда.

— Понимаю. Я сам преподаю историю в Ленинградском университете, регулярно езжу в командировки. Но каждый раз поражаюсь — какая у нас красивая земля.

Профессор подсел ближе, посмотрел на набросок.

— Вы художник?

— Был когда-то, — Гоги улыбнулся. — Сейчас пытаюсь вспомнить, как это делается.

— Прекрасная работа. Чувствуется любовь к природе.

Они разговорились. Профессор рассказывал об истории мест, мимо которых пролегал их путь — древних торговых путях, старинных монастырях, боях Великой Отечественной. Гоги слушал, рисовал, впитывал рассказы как губка.

К полуночи поезд достиг Тверской области. За окном проплывали заснеженные леса, изредка прерывавшиеся деревеньками с теплым светом в окнах. Гоги переключился на акварель, пытаясь передать игру лунного света на снегу.

— У вас настоящий талант, — заметил профессор, наблюдая за работой. — Эти переходы света и тени… Вы учились в академии?

— Нет, самоучка, — Гоги смешивал синие и фиолетовые тона. — Но много практиковался.

— Видно. А что заставило вас оставить искусство?

Гоги задумался над ответом. Как объяснить незнакомому человеку весь тот путь, который привел его от барака художника до министерского кресла и обратно к альбому в руках?

— Жизнь заставила стать практичнее, — сказал он наконец. — Но теперь понимаю — это была ошибка.

— Никогда не поздно исправить ошибки, — мудро заметил профессор. — Главное — не повторять их снова.

Поезд мчался на север, увозя Гоги все дальше от московской суеты. В три утра он наконец уснул, убаюканный мерным стуком колес и шумом ветра за окном.

Проснулся на рассвете, когда поезд уже приближался к Ленинграду. За окном открывались новые виды — Карельский перешеек с его суровой красотой. Сосновые леса, покрытые инеем, озера под тонким льдом, гранитные валуны, торчащие из-под снега.

Гоги снова взялся за альбом. Здешние пейзажи требовали другой техники — более четких линий, контрастных теней. Северная природа была строже московской, но от этого не менее прекрасной.

— Какая красота, — проговорил профессор, проснувшись и глядя в окно. — И как мало мы ценим то, что у нас есть.

— Да, — согласился Гоги, заштриховывая силуэт соснового леса. — Мы все время куда-то спешим и не замечаем главного.

В Ленинград поезд прибыл точно по расписанию. Гоги простился с профессором, который пригласил его на лекцию о русской истории, если тот останется в городе.

— Спасибо, но я еду дальше на север, — ответил Гоги. — В Карелию.

— Зимой? Там сейчас суровые морозы.

— Меня ждет один человек. Очень важный для меня человек.

На вокзале Гоги купил билет на поезд до Сортавалы — ближайшей к Валаамскому маяку станции. Поезд отходил только вечером, и у него было время осмотреть город.

Ленинград встретил его морозным ветром с Невы и ослепительным солнцем, отражавшимся в снегу на Дворцовой площади. Гоги бродил по городу, рисуя архитектурные виды — Зимний дворец, Адмиралтейство, мосты через каналы.

В каждом наброске чувствовалась возвращающаяся уверенность руки. Месяцы административной работы не убили в нем художника — просто заставили забыть о своем призвании. А теперь он возвращался к себе настоящему.

Обедал в маленьком кафе на Невском, читая местную газету и слушая разговоры за соседними столиками. Обычные люди, обычные заботы — никто не знал, что рядом сидит недавний министр культуры, сбежавший от власти ради поиска самого себя.

— И правильно, что не знают, — подумал Гоги, расплачиваясь за обед. — Я снова стал обычным человеком.

Вечерний поезд до Сортавалы был более простым — плацкартные вагоны, деревянные полки, попутчики из рабочих и крестьян. Гоги не выделялся среди них — обычный пассажир в зимней куртке, с небольшим чемоданом и альбомом под мышкой.

Поезд тронулся с наступлением темноты. За окнами проплывали огни пригородов, а затем началась настоящая карельская тайга. Бескрайние леса, покрытые снегом, редкие поселки с дымящимися трубами, замерзшие