Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

– Ох ты ж! – схватился за голову Герасим, – как же оно так? Что же теперь будет?

А Печкина как прорвало:

– Она как нашла, прочитала и давай орать. А я аж обомлел весь, слова сказать не могу. Как заледенело внутри всё…

– Что же ты так? – покачал головой Герасим, – зачем такие вещи в бумагах хранишь? И бабе ещё дал рыться… бабу до документов допускать нельзя! Не знаешь, разве?

– Так-то оно так, – со вздохом согласился Печкин, – я давно ещё всё в кучу сложил, да и запамятовал как-то. Сколько лет-то прошло. А надо было найти, вот она и полезла… кто ж знал-то?

– И что теперь будет? – охнул Герасим.

Печкин только ниже опустил голову.

– Вот, что нашла! – к нам из кухни пришла Нонна с тарелкой котлет и банкой квашеной капусты, – как раз хорошо на закусь будет.

Судя по её глазам, она всё это время подслушивала.

– Так, – сказал я решительным голосом, – а сами вы как на Колыме оказались, Пётр Кузьмич?

– Да как… – вздохнул Печкин, – как все, так и мы. Отца потом тоже с семьёй сослали.

– А за что?

– Да он же жалел попов этих, вешать их не давал. И расстреливать не давал. И утварь церковную тоже жечь запрещал. Часть в музей велел отдать, а где вторая часть – не ясно. Вот и написали на него донос и под трибунал отдали. Но так как у него много было таких грамоток, то не расстреляли, а сослали вместе с семьёй.

– Так а почему вы Варваре Карповне об этом не рассказали? – удивился я.

– Дак он же занимался ликвидацией… возглавлял… – вздохнул Печкин тяжким вздохом.

– Капец, – тихо сказал я и скомандовал, – идём! Только говорить буду я.

– Погодь, Муля, – рассудительно встрял Герасим и разлил нам по стаканам самогон, – для храбрости. Как лекарство!

Мы выпили. Дополнительная храбрость в разговоре с Ложкиной отнюдь не помешает.

Я ухватил деморализованного Печкина под руку, и мы нашей небольшой делегацией отправились на дипломатические переговоры. Герасим тоже пошел с нами, как заинтересованная сторона. Нонна незаметно тоже увязалась следом.

У двери Беллы я замешкался и осмотрел всё своё воинство: Печкин был поникшим, словно незабудка после майской грозы, Герасим излучал умеренный оптимизм, а Нонна светилась от сдерживаемого любопытства.

Нормально, в общем.

Я постучал в дверь.

Сперва ничего не происходило, а затем дверь распахнулась и на пороге возникла озабоченная Лиля:

– Вы не вовремя, – сказала она нам нелюбезным голосом, – уходите!

– Лиля, ты решила стать между любящими сердцами? – грозно спросил я и опять громко икнул.

Лиля опешила и тихо пискнула:

– Муля, ты пьян. Мы её только-только успокоили, и ты снова сейчас начнёшь…

– Доверься мне! – сказал я ей почти трезвым голосом.

– Да! – компетентно подтвердил Герасим и для аргументации добавил, – брысь, Лилька!

Лиля посмотрела на нас, покачала головой, но пропустила.

Перед нашими глазами открылась эпическая картина: за столом сидели Белла, Полина Харитоновна, Муза и Варвара и пели печальную песню. Почти пустая бутылка из-под креплёного вина и стаканы стояли на столе. Закуски не было.

Ну, всё ясно.

Я шагнул в комнату, увлекая за собой Печкина.

Остальные, то есть Герасим и Нонна просочились тоже.

Лиля захлопнула дверь, и этот стук вывел поющих женщин из состояния печального анабиоза.

– Ты! – вскричала Ложкина, и глаза её налились кровью, – упырь! Упырище пришёл! Уйди с глаз моих, кровопивец!

Печкин съёжился.

– Ша, баба! – вдруг рявкнул Герасим и от неожиданности Ложкина заткнулась. – Сейчас Муля говорить будет! Слушать всем!

Тишина, что возникла в комнате, была абсолютной.

И я сказал:

– Варвара Карповна! Произошло досадное недоразумение.

– Да какое недоразумение?! – опять вскричала Ложкина, – этот…

– Я кому сказал цыц?! – опять гаркнул боевой Герасим. – Не перебивай! Знай своё бабье место!

– Так вот, – продолжил я, – вы, Варвара Карповна, увидели только часть этой истории и сделали абсолютно неверные выводы.

Ложкина опять вскинулась, хотела что-то сказать, но зыркнула на Герасима и промолчала, недовольно поджав губы. И только желваки ходили по её скулам. Остальные женщины сидели, словно воды в рот набрали. И даже глаза от стола не поднимали. Чтобы не нарываться, значит.

– Сейчас я докажу, что всё было совершенно не так, – сказал я, и Ложкина посмотрела на меня, как на врага, но опять промолчала.

– Аргументирую, – сказал я и начал излагать эту историю в правильном контексте, – да, отец Петра Кузьмича действительно возглавлял агитбригаду по борьбе с церковью. И в том числе в вашей деревне. Но он это делал, чтобы спасать священников…

– А моего отца… – вскричала Ложкина, но тут уже я повысил голос:

– Я не закончил! Извольте не перебивать, пожалуйста, товарищ Ложкина!

Ложкина как подскочила, так и плюхнулась обратно, глядя на меня широко раскрытыми глазами:

– Так вот, – сказал я обволакивающим голосом, – он действительно спасал священников. Так-то за религиозную деятельность им всем полагался расстрел. Сами же знаете!

Я посмотрел по очереди на всех. И все кивнули. Даже Ложкина кивнула, а я продолжил:

– Поэтому Кузьма Печкин, возглавляя отряд, делал всё так, чтобы их не расстреливали или не вешали, а ссылали с семьями на Дальний Восток и в Сибирь. Это была всё же лучшая участь, чем смерть. Без кормильца в то время семье было не выжить. А на Колыме жить тоже можно вполне нормально, сами знаете!

Ложкина несмело кивнула и опустила глаза.

– Что касается церковного реквизита, то Кузьма Печкин добивался того, чтобы эти вещи передавались в музеи и были сохранены для потомков. Но некоторую часть он прятал. За что тоже попал под донос и трибунал, и в результате был также сослан. Ведь вы же сами прекрасно знаете, что Пётр Кузьмич провёл все молодые годы на Колыме, как и вы.

Ложкина вспыхнула и покраснела, а я безжалостно продолжил:

– И вы сами знаете, что отказаться участвовать в агитбригаде он не мог. У него тоже была семья. Но всё, что он мог, он сделал. И я скажу так – он не погубил вашего отца, Варвара Карповна! Он, наоборот, сохранил вашему отцу и остальным родичам, жизнь! Вы благодарить должны